Это судьба человека, суета вокруг судьбы человека. В данном случае речь идет о смерти такого абсолютно неоцененного человека. Думаете, тогда, когда умирал Чехов, кто-то понимал фундаментальность этой фигуры? Да нет, конечно. Умирал более или менее известный писатель, вокруг которого к тому же все время ходили слухи: мол, вот, он живет без жены, она ему изменяет, вот он больной, вот у него чахотка, вот он в долгах, вот он дом построил, вот он этого не вернул, вот ему там задолжали… О нем говорили гораздо больше именно в этом смысле. О том, как провалились его спектакли, — он воспринимал это очень тяжело и не скрывал отчаяния. И все обсуждали, что даже после этого жена не приехала к нему. Поэтому это просто судьба… Никаких знаков, просто судьба. А им — Горькому и Шаляпину — придется пережить и то и другое. Тут все как в зеркале
.Это на самом деле смертельно больной человек, равно как и фонограмма в начале подлинная. Это сын записывал, как умирает его отец, рядом сидели мать его и сестра. И женщина, которая произносит там монолог, сразу после съемок умерла буквально в считанные минуты. Она сама хотела обратиться к тем, кто ее переживет, с какими-то словами. Она умирала от рака, была страшная последняя стадия. И я долго думал, как поступить, но поскольку это было ее обращение, санкционированное, с согласия мужа ее, мы приехали к ней домой, поставили камеру, какое-то время сидели на кухне с мужем, разговаривали. Потом она нас позвала, постучала ложечкой по стаканчику, который там стоял (обычный граненый стакан), и сказала: «Я, кажется, ухожу, идите сюда». Мы тихо вошли, включили камеру и вышли. Композиция была составлена, всё. И говорила она уже, когда никого в комнате не было. В камеру были заряжены девять минут пленки — столько, сколько там могло было быть технически. А на экране было столько, сколько она сказала, точно всё, без монтажа, и изображение ее умирания. Она легла, встала, и минуты через три, во второй половине кассеты, началась агония.
Вообще эта картина — «Элегия из России» — предполагала создание десяти фильмов, в каждом по девять или восемь минут. И эти фильмы должны были показывать людям в хосписах в разные стадии болезни. Так было рассчитано. Последняя картина должна была показываться в последний день жизни человека.
Я был хорошо знаком с Виктором Зорзой — британским журналистом, который у нас начал создавать хосписы после смерти его молодой дочери от рака. Поскольку у меня батюшка болел раком, то мы пережили все это. Отец выжил, было несколько операций, но я просто знаю, что чувствует человек, больной раком. И мне все время хотелось хоть что-то сделать для хосписов, хоть что-то… Я не знаю, как это сказать… А что-то я мог сделать только своей головой, руками и трудом. И я придумал для них такой цикл. Первая серия показывается, когда человека только привозят в хоспис, — там должен быть отдельный зал, кровать с каталкой, и в конце первого дня пребывания он смотрит первый фильм. Через два дня еще что-то… Это было расписано по «карте жизни» каждого человека. Самой тяжелой должна была быть пятая часть, потому что в ней предполагались вот эти обращения умирающего человека в камеру. Чтобы человек, который их смотрит, понимал, как это со стороны может выглядеть. Главная задача была — смирить человека с этой ситуацией, просто смирить… Успокоить его, как-то попытаться сказать, что его ожидает. А несколько следующих серий должны были показывать райскую жизнь. Там должна была быть такая комната — одна стена белая, а вокруг зелень стоит, как лес. Такие большие растения, птицы поют… Теплый ветерок, чтобы все шевелилось, и…
В итоге, к сожалению, ничего этого не вышло. Зорза поссорился с кем-то из властей — кажется, с Собчаком[29]
. Тогда перестали помогать его хосписам, он уехал, и рухнуло все. А материал, который был собран для нескольких фильмов, я соединил в «Элегию из России».