На высоте глиссады по лесному проселку несся автомобиль. Поверхность непроглядных, как какао, луж рвалась с тугими хлопками, и их содержимое превращало окружающий пейзаж в страну шоколадных фантазий. Ленивое небо уперлось своим брюхом в вершины елей. Цветом оно походило на рыхлое, землистое лицо профессионального узника алкоголя. В салоне автомобиля пахло сырой картошкой и беконом. Эта смесь ароматов вызывала одновременно чувство голода и страстное желание чихнуть. Прохладный вечерний воздух и моросящий дождь, капли которого порой висели в воздухе, не изменяя своей вертикальной координаты, намекали, что пусть на дворе уже лето, но жаркий камин и пушистые тапочки все еще не потеряли своей сезонной актуальности. Йозефик хмуро смотрел на изворотливую дорогу и периодически пытался чихнуть. Сьомирина сидела съежившись и регулярно шмыгала носом. Ее картофельный мешок был явно рассчитан не на теплолюбивые сорта содержимого и грел плохо.
– А что тебя ждет у утеса Лас?
– Волны, скалы, ветер – не знаю. Судя по карте, ничего.
– И тогда зачем туда ехать?
– Я должен. Это воля моего семиюродного дядюшки, – сказал Йозефик и чихнул. Пришлось пожалеть, что на внутренней стороне лобового стекла дворники не предусмотрены. Традиционное их расположение кажется крайне неразумным, ведь вероятность того, что кто-то захочет сидеть на капоте и чихать на лобовое стекло, крайне мала.
– Семиюродный дядюшка? Это вообще родственник или ты на нем можешь жениться без всяких последствий кровосмесительных? – удивилась Сьомирина и с завистью шмыгнула раскрасневшимся носом.
Йозефика передернуло, когда он попытался представить Йивентрия вир Тонхлейна в свадебном платье и с округлившимся в ожидании новой жизни животом. Отвратительность картинки, представшей перед его глазами, дополнялась тем, что дядюшка был в состоянии, в котором последний раз его видел Йозефик. То есть уже начавшего шкворчать кремируемого трупа.
– Не думаю, что я могу на нем жениться. Общество не развилось в достаточной степени в направлении уважения моих свобод, чтобы я мог жениться на старике. К тому же на кремированном. Пока что можно за таких только замуж выходить.
– А как он, будучи кремированным, куда-то тебя послал? Такого никто не делает, – спросила девушка и призадумалась. Глаза ее застлала мечтательная искрящаяся пелена. – Давно уже…
– Завещания все еще составляют. И очень изворотливо. Нет бы поздравить победителя мертвецкой лотереи и оставить его в скорби и богатстве. Нет, иди в Университет, сынок, нет, езжай к утесу Лас, племяшка, сыпь меня по ветру. А если что, то пинка некоторые могут и после смерти отвесить. Мой дядюшка одному дармоеду хороший такой след на заднице оставил, а потом топ-топ в камин – и фьють…
Когда Йозефик произносил яркое и богатое смыслом слово «фьють», в носу нещадно защекотало и на глаза навернулись слезы. Он осадил машину и выскочил на дорогу. Упершись руками в колени, он отчаянно прочихался и вернулся на свое место с блаженной улыбкой.
– Фьють! – еще раз сказал Йозефик с достоинством.
– Как это фьють? Как это после смерти? – округлила глаза Сьомирина и зябко поежилась. – Вот прямо так покойник встал и под зад пнул кого-то?
– Не совсем так. Пока дядюшка был обычным покойником, то есть целиковым трупом, он особой агрессии не проявлял. Но вот как только его сожгли… – Йозефик решил подлить красок в огонь. – Представь себе огромный замок темного камня, который стоит над ущельем, по теряющемуся в ночи дну которого гремит ледяная река. Ветры с гор воют меж башен и стен. Они ломятся в окна и жаждут выпить все тепло из живых…
Сьомирина жалобно чихнула и подтянула колени под мешковину. Теперь из мешка торчала только ее голова.
– И тут один из ветров прорывается в кабинет. Он расшвыривает находящихся внутри людей и вырывает крышку из урны с прахом. Темное жуткое облако отжившей и сгоревшей плоти поднимается над огромным столом и начинает охоту за живыми…
– Что за детские ужасы ты рассказываешь? Ветры таким не занимаются. Они вообще ничем не занимаются. Они ведь Ветры, – возмутилась Сьомирина. – Мог бы вспомнить, что я из Бамли и кое-что про это знаю.
– Я просто хотел, чтобы поинтереснее получилось, – пожал плечами Йозефик. – На самом деле я сам урну открыл, надо было проверить… кхм… комплектность праха. И тут ворвался ветер в окно и превратил пепел в сапоги, которые отвесили пинка, сплясали и утопали в камин. А потом, как я и говорил, – фьють!
– Ну, так хоть как-то на правду похоже, – согласно кивнула Сьомирина.
Йозефик посмотрел на девушку с удивлением.
– На правду? Вот лично я в такое безумие никогда бы не поверил, если бы сам не увидел!
Теперь удивленной оказалась Сьомирина.
– Мы только что были в городе, кишащем оборотнями, по заднему сиденью у тебя кувыркается луприанская парковая белка, машина у тебя просолена, как вобла, а ты еще что-то безумием называешь? Еще скажи, что ты в богов не веришь.