Интриги дядюшки Йивентрия

– Молю о прощении. Где же мои манеры? – забулькал, что, должно быть, изображало у него смех, огарок. – Как я мог забыть поприветствовать вас, госпожа Похлада. Как замечательно, что мы все здесь встретились. Совершенно случайно, естественно. Ведь так принято говорить у нас, не так ли, господин вир Тонхлейн? Должен сказать, ваша подозрительная активность в последнее время беспокоит определенный круг лиц.

Сьомирина, услышав свое имя из безгубого рта, гадливо поежилась и резко бросила:

– Вечер чудесный и вправду. И мы бы хотели провести его друг с другом наедине, если вы нас извините.

Огарок откинулся на сиденье и зашелся диким, исступленным хохотом. Это была смесь свистков закипающего чайника и астматических хрипов. Он хохотал, пока не зашелся сильным кашлем. Он сплюнул на дорогу какую-то гнойную массу.

– У вас определенно есть чувство юмора, госпожа Похлада. Дело в том, что я не в силах извинить господина вир Тонхлейна. И вас тоже, раз уж вы путешествуете вместе.

– Кхм. Послушайте, уважаемый, я решительно не понимаю, чего вам от нас надо. – В Йозефике начала разгораться ярость. Ему крайне не понравилось, что Сьомирине угрожают.

– Забавная ситуация. Я вот тоже решительно не понимаю, зачем некоему вир Тонхлейну понадобилось пустить под откос целый поезд. Со всеми пассажирами. Вы помните «Темную ночь»? – Тут огарок перешел на хрипящий захлебывающийся крик. – Зачем, Тонхлейн?! Зачем!? Зачем ты это сделал, Тонхле-е-е-е-е-ейн?! Кха-кха-хр-тьфу!!! Зачем, Тонхле-е-е-е-е-е-йн?! Что тебе было нужно, Тонхле-е-е-е-ейн?!!!

Огарок снова закашлялся и сплюнул. Вдруг он высунул в окно курносый револьвер и рявкнул:

– Останавливай машину!

Йозефик не понимал, почему его обвиняют в крушении «Темной ночи». Он сам спасся с превеликим трудом. Зато он понял, с кем он имеет дело. Журналист-неудачник, склонный к истерикам и падениям в блюда с лососем со второго этажа ресторана, удостоенного четырех улыбок Каввоча, по имени Хампфри Талецки.

Молодой человек сразу успокоился. Он помнил о феноменально паршивом зрении Талецки. Даже сейчас тот направлял револьвер в вершину холма.

– Вот теперь я вас узнал, сударь, – с издевкой процедил молодой человек. – Дерьмово выглядишь, Хампфри.

Он вдавил педаль газа в пол. Раздалось три громких хлопка. С корявой сосенки вдалеке упала муха с огнестрельным ранением и две шишки.

– Тонхле-е-е-е-е-ейн! Ты не скроешься, нигде не скроешься, Тонхле-е-е-е-ейн!!!

Затихающий позади в клубах пыли вопль сопроводили еще четыре хлопка, но Йозефику было уже глубоко плевать. Он снова был свободен. В ушах снова свистел Ветер. И пусть из патрубков вместо струй пламени летело что-то напоминающее розовую сладкую вату – немного буффонады иногда идет на пользу.

– Он стрелял, ты заметил? Он стрелял, потому что ты повинен в крушении поезда и гибели пассажиров? – осведомилась Сьомирина.

– Это какое-то недоразумение. Я сам еле выкарабкался, хотя мне очень мешали, – просто ответил Йозефик.

Сьомирина выдохнула с облегчением.

– А кто он?

– Мы ехали в одном купе. Странный тип, даже без этих… – Йозефик провел пальцем вокруг лица. – Там очень много странных людей было. И огромный богомол. Разве я не рассказывал?

В зеркале заднего вида мелькали раскачивающиеся и сильно кренящиеся на поворотах три черные машины. Лесовоз дорогой брезговал и проглатывал заросли вереска на обочине. Отчего-то преследование теперь не вызывало никакого волнения.

Сьомирина открыла окошко и подцепила пальцем клубок выхлопной ваты, зацепившийся за зеркало. Она отщипнула кусочек и положила в рот.

– Весьма недурно. Наверное, огонь все-таки способен вытравить этот сумасшедший клубничный дух. Кстати, говоришь, видел огромного богомола?

– Выше человека на две головы. Он был в маске.

– Ты тогда ни из каких ручьев или луж не пил? По полям удобрения не нюхал?

Сьомирина звонко рассмеялась при виде оскорбленной виртонхлейновской мины. Она достала с заднего сиденья шляпу и водрузила ему на голову.

– Нельзя участвовать в погоне без шляпы. Неужели ты совсем лент в синематографе не видел?

Молодому человеку стало так хорошо, как никогда в жизни не было. Они ведь и правда, как герои ленты, уходили от погони. Силуэт их машины вырисовывался на вершинах холмов на фоне закатного солнца. Пули свистели вокруг. Что? Какие еще пули?

– Сьомирина, этот придурок Талецки опять стреляет?

Девушка оглянулась назад и побледнела. Лесовоз, выливая в трубы над кабиной недогоревший газолин и чадя даже не дымом, но хлопьями сажи, уверенно их догонял. За кабиной раскачивалась скрюченная лапа погрузчика, а в кузове было возведено нечто вроде пулеметной точки. Мешки с песком удерживала на месте мелкая металлическая сетка. Пулемет, ревя мотором механизма заряжания, выплюнул еще одну очередь из расплывчатого хоровода стволов. Сьомирина пискнула и спряталась за спинкой сиденья. На этот раз пули прошли мимо.

Лесовоз слишком сильно подпрыгивал на кочках, чтобы выглядывающий из-за мешков, как крот, пулеметчик мог прицелиться.