– Да что такое-то, – заворчал Йозефик, идя к Сьомирине, а в животе у него ворочались нехорошие предчувствия. Его будто что-то тянуло назад и назойливо требовало не участвовать в происходящем. Плюнуть на совесть, какие-либо, без всякого сарказма, хорошие человеческие качества и поскорее умыть руки.
Вид дрожащего детского тельца вызвал у Йозефика приступ тошноты, и его заколотило. Осознание ужасного преступления разъедало его сознание и уничтожало личность.
– Да не трясись ты так, – сдержанно сказала Сьомирина. Ей хотелось и дальше орать на этого болвана, но его растоптанный вид вызывал у нее жалость. – Она жива и вполне цела…
– Вполне цела? От такого удара у бедняжки… Да у нее все внутри сплющило. Это шок у нее. Да, это не моя специальность, конечно, но… Шок – это плохо… Что мне делать? Что я наделал?
– Успокойся, никого ты не убил и даже не покалечил. Она цела. Да встань ты! Открой глаза и смотри. Открой, говорю, трус!
Сьомирина самостоятельно повернула восковое лицо молодого человека в нужную сторону.
– Видишь? Это не девочка. Все хорошо. В смысле как хорошо… Все плохо, но не в том смысле, что ты думал.
– Жива? Это чудесно… Это невероятно. Боги, как хорошо.
Девочка, кряхтя, села и сердито посмотрела на Йозефика, потом на машину. Потом все ее внимание поглотила ссадина на коленке. Обычная ссадина на коленке, которые дети набивают с завидной регулярностью, а потом гордо ими щеголяют. Вроде как и не болит, но обидно до слез, что больше никто не пострадал.
– Ну вы, дяденька, и балбес. Сказочненький балбес, да, – безапелляционно заявило дитя своими устами, глаголющими истину без всяких купюр и даже монеток.
Сьомирина улыбалась, и глаза у нее блестели от восторга.
– Сказочненький балбес… – просмаковала она. – Точнее и не сказать. Сразу видно… У вас красивущие волосы. И глаза. Сестры рассказали, что на севере, далеко-далеко, есть такие синие звезды, вот как глаза ваши. У мамы глаза похожие, только другие, да.
Девочка протянула руки к Сьомирине. Та немного поколебалась, а потом все же взяла ребенка на руки.
– Сильно болит?
– Пустячно! – с небрежной детской храбростью отмахнулась девочка.
Йозефика охватило странное волнение, когда он увидел свою спутницу с ребенком на руках. Выражение ее глаз пробуждало в нем престранные древние чувства. Что-то спинномозговое требовало от него найти дубину поувесистее и охранять вход в пещеру.
– Вы, дяденька, чего так быстро ездите? Вам взрослые не говорили, что вперед
Поток детских вопросов и требований окончательно лишил Йозефика способности соображать. Он стоял и глупо улыбался, не зная, куда деть руки.
– Йозефик, принеси Йойка, – мягко сказала Сьомирина.
Она с интересом разглядывала ребенка.
– Какие у тебя глазки веселые! Как вереск кругом.
– А тут везде вереск. А во-о-о-он там я ромашки видела. Такие тощенькие, что даже страшненько за них. Того и гляди зачахнут. А еще есть холм один, у его ног растет орешник и одуваны в тени. Знаете про одуваны? На них подуешь, и они улетают и кружатся. Люблю лето, а вы?
Йозефик нашел Йойка за машиной. Тот всеми четырьмя лапами вцепился в землю и дико озирался по сторонам. Поездка со скоростью неразбавленного вжига ему отчаянно не понравилась. В данный момент он очень ценил неподвижность. Молодому человеку пришлось воспользоваться длинной палкой как рычагом, чтобы отделить грызуна от грунта.
– Какой пуфыстик! Пуфыстик! Пуфы-ы-ы-ыстик! – Девочка вцепилась в щеки предоставленного ей на растерзание грызуна. – А как его зовут?
– Йойк, – ответил Йозефик.
Девчонка заливисто рассмеялась.
– Мне только что рассказали, откуда это имя у него появилось. Как неприлично, дяденька!
– Это красивое древнее имя, девочка…
– Ну да, помню я тогдашние изящные имена и разговоры. Вы, человеки, еще даже не определились, каким местом разговаривать удобнее, а уже имена друг другу понапридумывали. В некоторых пещерах до сих пор ваши фах-сим-иле размазаны по стенам. Страшненько вы все глупенькие, только фантики меняете.
Вир Тонхлейн нахмурился. Он не понимал, о чем говорит этот подозрительный ребенок. Скорее всего, у нее шок и она просто бредит. Какие еще фах-сим-иле? Какие еще пещеры? И какие, боги ее побери, тогдашние времена? Ей же от силы пять лет от роду.
– Тебе сестры рассказали? – вкрадчиво спросила Сьомирина. – Или папа?
– Да я и сама видела. Не такая уж я и маленькая. Просто худенькая. Страшненько худенькая. Ну а как тут окрепнешь, когда никто не ходит? Вот и бегаю по холмам туда-сюда, ромашки нюхаю.
Йозефик подозрительно сощурился. Изображая полное безразличие к происходящему с помощью фальшивого насвистывания и интенсивного потоотделения патологически честного человека, врущего ради высшей цели, он подошел к Сьомирине и как бы невзначай положил голову ей на плечо. Из-за некоторой разницы в росте ему пришлось чуть-чуть согнуть колени. Приняв эту естественную и не вызывающую никаких подозрений позу, он сквозь зубы и фальшивую улыбку сообщил спутнице открывшуюся ему жуткую правду.