(Интро)миссия

Славик последовал моему примеру, закусив оранжевой долькой. После второй он сам вернулся к вопросу о парне, который меня на том месте херачил, и я с радостью вспомнил Костика. Не упустив ни малейшей подробности во всём, что касалось коитальных наших с Костиком посиделок, я довел Славика до „состояния стояния“. Костиков кладенец превосходил то, чем располагал Славик. Но этот, который топорщился сейчас из больничных штанов, был роднее. Я с какой-то детской радостью, как ребенок, нашедший потерянную игрушку, поигрывал с ней. А потом, опять же как ребенок, потащил ее в рот и с той же детской непосредственностью заглотил. Игрушка тотчас начала плеваться, и я, уже совсем не по-детски, запил это всё коньяком.

Мне хотелось просто лежать на нежной травке и щебетать ни о чём, вторя усевшимся неизвестно где птицам. Мы смотрели на величаво проплывавшие облака и говорили о совершеннейших пустяках, никакой роли в нашей жизни не игравших. Только к вечеру мы объявились в отделении. Порядки там и не думали меняться. Как и прежде, в выходные дни никому до больных дела не было. Войдя в терапию, я услышал знакомый прокуренный голос, по-прежнему не дававший спуску отставникам. Иришка! Увидев меня, она неслась, распростерев руки для объятий, с другого конца коридора. Мы поцеловались, чем страшно смутили Славика. „Это что — твой сослуживец или?..“ — Ирка кивнула на Славку. „Первое. И не заставляй парня гадать, что второе!“ — резко, совсем по-мужски прервал я ее. Сидели втроем мы недолго. Мне было пора возвращаться, и, пригрозив Иришке пальцем, я попрощался до завтра.

Мы пили „за встречу“ в сестринской, посреди бела дня. „А вдруг Буденный…“ — попробовал усомниться в правильности нашей затеи я. „Да пошел он!“ — отмахнулась Ирка и тут же увидела в окне Буденного. „И вправду пошел!“ — верещал я, выбегая с пузырем спирта в руках в поисках приюта в туалете. Как и раньше, я заперся в кабинке, ища спасения от свирепого начальника. Но если тогда я спасал свою шкуру от того, что ее могли снять за курение, то сейчас я хотел спрятать в бачке бутылку. Тот просто так не открывался, а приложить некоторые усилия означало устроить наводнение, ибо бачки ставились, скорее всего, именно в том году, когда поставили дом. Найди бутылку Буденный — и Ирка вылетела бы с работы в тот же день, несмотря на второе мая. Шеф открыл дверь, втянул носом туалетный воздух и, ничего, кроме вони, не унюхав, отправилия восвояси. Я просидел часа полтора. За это время старые пердуны, которым одной кабинки не хватало, несчетное количество раз тревожили меня. На мое „За-а-анято!“ (с запором в голосе) отвечали бормотанием, а потом и похожими запорными голосами из кабинки по соседству.

Славик вытащил меня из добровольного заточения, и я успел посмотреть на спину удалявшегося усатого начальника. „Ну вот, а ты говорила, пошел… Теперь точно пошел“. Протерев стаканы, я разлил напиток нашей с Иркой страсти. Славик наотрез отказался пить, сославшись на то, что перебрал вчера. „Да ты что, мы ж с тобой выпили один пузырек…“ А потом меня осенило: он добавил здесь! „Ага, Иришка — то-то я смотрю, круги у тебя под глазами! Ну, и как вам еблось? Забыла, как…“ Тут я запнулся, ибо вспоминать вслух было бы верхом неприличия. Настроение испортилось, и, не допив до конца, я попрощался, сославшись на альбом особой срочности. А на Славика взглянул с порога так, что его передернуло. Впрочем, это у него могло быть и после второго стакана…

До самого Дня Победы меня сопровождала депрессия. Ну и что, собственно, произошло? Вполне возможно, что и ничего. А если бы и да?.. Кого я ревную? Точно не Ирку. Да и Славика… вряд ли. Обетов верности мы друг дружке не давали, да и у него было гораздо больше возможностей ревновать. А она вообще свободна в своих поступках — даже чересчур свободна. Я стоял в торжественном строю около городского „Вечного огня“, на который, в ущерб даже местным жителям, не жалели газа. Ветераны возлагали цветы, раскладывали около огня венки, когда до меня дошла причина моей депрессии — я бы сказал, просто злости. Мне просто хотелось быть на Славкином месте в ту ночь! Сам себя не понимая, я часто думал об Иришке весь этот год. Я отгонял назойливые мысли и возвращался к ним вновь. Из нас бы могла получиться хорошая пара. Все бы сказали — идеальная. Мешало только одно. Нет, вовсе не армия — она рано или поздно кончится. Мешало то, что оба мы… обе мы были слишком свободны. И мы бы не смогли смириться со свободой другого. Именно поэтому я почти год назад уяснил для себя, что союз этот просто нереален. И осознание его нереальности давило на меня, терзало всё это время. Она была классной девчонкой в постели… нет, не в постели — в сестринской. И мне хотелось этого. И я завидовал Славику…