Инвалиды

Был здесь Красавин, блестящий адвокат, не брезгливый в выборе дел и успевший сколотить себе порядочный капиталец. Это был человек, с наукой никаких отношений не имеющий, если не считать, конечно, за науку бесчисленного множества изученных и изучаемых им "кассационных решений", "разъяснений" и т. п. От времен студенчества в нем осталось очень немного: любовь кутнуть по-молодецки, изредка сбросить все стесняющие условности своего солидного положения в городе и в обществе, своей известности, попеть хором "Из страны, страны далекой", изредка даже помальчишествовать, подурачиться. Но все-таки Красавин был достаточно "прогрессивен": читал газеты, следил за иностранными известиями, порой довольно резко высказывался. Вообще ретроградом Красавина назвать было нельзя, либералом -- тоже нельзя, а для нашего родного консерватора он был слишком умен... Сам про себя Красавин говорил, что он "свободомыслящий"...

Был здесь директор гимназии, сухой, желчный старичок, с геморроидальным страданием на лице, с седыми с виска на висок зачесанными волосами. Был помощник Красавина, который в прошлом году -- "болтал не меньше часу". Был старший врач больницы, субъект колоссальных размеров, с брюшком, с толстой в складках шеей и с мутно-оловянными глазами на выкате, сильно сопевший и напоминавший Петра Петровича Петуха. Был городской голова из купцов первой гильдии, плотный, коренастый, с бородой лопатою и со своим "знаком". Было много педагогов, судейских, врачей, двое городских судей, земский начальник Оболдуй-Тараканов и еще много других.

-- Господа! Вот рекомендую, некто Крюков, бывший питомец университета, -- закричал Порецкий, вводя в зал Крюкова.

Некоторые обратили внимание, а очень многие даже не посмотрели.

-- Ну, ты прокурор! Вот познакомься! Материал для тебя... Слышишь? А ты его не бойся, -- добавил Порецкий, обращаясь к Крюкову.

Прокурор, хмельной, но еще вполне приличный, несколько сконфузился и молча подал руку Крюкову.

-- А вот наш старейший "питомец"... Эскулап, старший врач больницы... Несколько тысяч уж отправил ad patres!

Эскулап тянул какую-то жидкость из стакана и поздоровался с рекомендуемым тоже молча, глядя куда-то мимо...

-- А вот и тот студиоз, брат Варин, о котором я говорил тебе... Последнее "издание"! Тоже сидит, как сыч, в углу, не пьет, не кушает, молчит; одним словом, вы -- два сапога пара!

-- Игнатович! -- серьезно отрекомендовался студент, слабо пожал руку Крюкова и опять сел в кресло, в углу.

-- Крюков! Бывший студент, -- ответил Крюков.

Дальнейшая рекомендация оборвалась, ибо Порецкий, приглашенный кем-то выпить, бросил обоих "сычей", ушел и забыл об их существовании.

Крюков взял свободный стул и подсел к Игнатовичу.

-- Давно вы здесь? -- спросил Крюков.

-- Только сегодня приехал.

-- Надолго?

-- Не знаю.

-- За что?

-- Тоже не знаю... -- тихо ответил Игнатович, искоса посмотрев на соседа...

Посидели, помолчали. Разговор не клеился. Игнатович оказался человеком несловоохотливым.

Крюков поднялся со стула и пошел бродить по комнатам.

Публика разбилась на группы: более солидные си-дели за столом, другие уединенно беседовали по углам, сидя и стоя. Из приемной слышалось: "Трефы! Мои. Бубны! Мои. Пас! Вист!"

Помощник Красавина взял Крюкова за талию и начал с ним разговор о студенчестве, вспомнил "наше время, когда", не совсем лестно отозвался о своем принципале, Красавине, пожаловался на скудость практики в Н-ске и не без пафоса произнес:

-- Разве мы, идеалисты, можем когда-нибудь устроить свое благосостояние? У нас -- разные принципы, убеждения!.. Все это подлецам на руку... Я, например... да разве я не имел бы давно уже состояния, если бы захотел? Мы, батенька, жертвы своей собственной порядочности...

-- Виноват!.. Я сейчас... извините! -- проговорил Крюков и оставил вертлявого господина в пенсне и с широкой закинутой за ухо тесьмой. Этот господин раздражал Крюкова; долго он сдерживался, терпел, но больше не стало сил: -- улизнул от "идеалиста".

XII.

Освежившись от потока шумных и бестолковых впечатлений и успокоив вызванное разговором с "идеалистом" раздражение мимолетной беседой с Варварой Петровной, Крюков опять пошел в зал.

В одном углу сгруппировалась кучка гостей и крикливо спорила. Подойдя поближе, Крюков услышал, что стоящие то и дело упоминают о "марксистах". Это его заинтересовало; он пододвинулся еще поближе.

Центр группы составляли три лица: молодой земский врач в очках, с пышной шевелюрой и с семинарским выговором на "о"; кандидат на судебные должности, худой, с длинной шеей и чахоточным лицом, и, к удивлению Крюкова, -- земский начальник Оболдуй-Тараканов.

Вокруг них стояло несколько человек, которые хотя непосредственного участия в споре не принимали,

но, тем не менее, -- проявляли это участие: мимикой, жестами, односложными восклицаниями "верно!", "чепуха!", "само собою разумеется!" и т. п.