Инверсия жизни

Настя работала, как паук, метающий нить! Сашка сидел верхом на Лёне. Минут пять провозились они с брыкающимся Дарвином, который ну никак не хотел, чтобы его связывали. И вообще, ему бы в окно прыгнуть или же продолжить разбивать себе голову обо что-то твердое. И даже после того, как Лёня оказался связан по рукам и ногам, упрямый суицидник (так его назвал Петров, когда Настя связывала ноги) снова поднял голову, прижав подбородок к груди, и со всей силы ударился затылком об пол.

– Да что же ты будешь делать! – Петров пожалел, что слез с Дарвина. Сашка сел сверху и прижал руками его голову к полу.

Еще Петров дал Лёне с большого замаха подзатыльник, объясняя это следующими фразами: «Достал, мать твою, урод жирный!» и «Скотина, почему я вообще должен спасать тебя?!» Вскоре Лёня угомонился и замолк. Тогда Саша волоком переместил его к Юрию Эдуардовичу.

Саша сел сверху на парту ряда возле окна, а Настя точно так же разместилась на парте в среднем ряду напротив Петрова. Пару минут они молчали.

Петров уставился на пышную грудь девушки.

– Ты чего это? – спросила она, нахмурившись. – Куда пялишься?

– Чего я там не видел? – Саша отвернулся.

– А можно подумать – видел! – возмутилась Настя. – У нас при свете с тобой ни разу не было! Видел он там… Небось еще и дружкам своим понарассказывал сказок про меня…

– В лифте было при свете, – сказал Петров.

– Я там верх не снимала!

– Ой, все!.. – отмахнулся Сашка. – Надо было почаще снимать, тогда все было бы хорошо.

– Как же я жалею, что доверяла тебе!

Петров, до этого смотревший в сторону связанных тел на полу, покосился на Настю и заметил, что та все еще сверлит его взглядом, прямо таращится своими большими, будто нарисованными глазами. Ух, злая!

Саша встал, а Настя надула губы так, что торчали они чуть ли не дальше носа. Петров помнил эту фатальную мимическую комбинацию лица девушки и понимал, что лучше отойти и замолчать, ну или хотя бы сменить тему, иначе можно получить. Настя пыхтела от ярости.

– Я должен связать тебя. – Сашка подошел к окну и поднял с пола моток капрона. – Мы не знаем, кто будет следующий.

Лицо Насти вернулось к базовым настройкам. Злость резко улетучилась – морщина между бровями разгладилась, а нос перестал сопеть. Девушка осознавала, что над ними нависла невидимая смертельная угроза.

– А тебя кто свяжет? – спросила она, когда Саша встал напротив.

– Не знаю… Никто, – безразлично ответил Петров.

– Героя решил из себя изобразить? – Настя снова насупилась.

– Ложись.

Немного помедлив, девушка слезла с парты и легла на бок, заведя руки за спину.

– Только сильно не затягивай, – произнесла она.

Естественно, Настя не сопротивлялась, и Петров смог связать ее за пару минут. Саша осторожно отволок Облакова, Лёню и Настю (та возмущалась, мол, сразу не мог сказать, куда надо лечь?) поближе к доске, где больше свободного места, а сам сел за учительский стол.

– Что значит «надо было почаще снимать»? – спросила Настя, глядя на Петрова, но уже не так хмуро.

– То и значит. Нормально, по-твоему, что я за год отношений даже твою грудь голую ни разу не видел?! – Петров сам начал злиться. – Точнее, видел, но только в темноте.

– И что?! Я живой человек, я стесняюсь! А тебе только это и надо было!

– Да! Представь себе, мне это надо было. Но не только это! Это лишь часть отношений! И в этом нет ничего плохого! А вот то, что у нас с тобой два раза в месяц было, это нормально?! Еще и в темноте! И всегда все одинаково! И ничего не сделать с тобой! «Насть, давай так… Не хочу так… Насть, а может, так встанешь? Нет, Сашенька, так у меня все видно…» Ну и иди ты со своим «все видно». Сама виновата!

– Я специально с тобой в лифте тогда застряла! Я понимала, что тебе не хватает, и хотела показать, что я готова идти тебе навстречу! Но потихоньку!

– Вот только там, стоя в лифте, тоже ничего не было видно. Я там видел твой затылок. – Петров повернулся к окну, снова махнув на Настю рукой.

– Ну и пошел ты! Ищи себе шмару какую-нибудь, которая будет перед твоим лицом трясти своими… своим… жопой своей!

– Какая же ты бестолковая, – не глядя на девушку, произнес Саша. – Ничего ты опять не поняла…

– Это ты ничего не понял!

Петров развернулся на стуле, пододвинулся ближе к окну и в очередной раз уставился на небо в ожидании необузданного желания убить себя. Ему казалось, что желание должно прийти изнутри и быть настолько сильным, чтобы Саша захотел разбить себе голову молотком или воткнуть в себя отвертку. Петров решил, что смерть от удара молотком в голову будет самой быстрой. Сашка встал, взял с парты молоток и снова сел на учительский стул. Он ждал зова смерти. Вспоминал Нину Алексеевну, учительницу русского языка, которая покоится на четвертом этаже с воткнутым в горло карандашом. Петров не любил ее – в принципе, как и всех учителей этой школы, – но сейчас ему стало ее жаль. Он представил, как женщина, повинуясь чьей-то деструктивной воле, снова и снова бьет себя карандашом в горло, падает на пол, продолжает бить, ползет, хрипит, а потом замирает.