Инволюция (СИ)

Инстинкты опережают осознание происходящего. Рука прижимает шар к груди. Тело группируется. Краткое падение и удар об обеденный стол. Жалобное звяканье чайного сервиза грохочущим эхом разлетается по помещению. Секунду спустя к нему добавляется гортанный вой.

Опершись локтем о стол, Агата с трудом приподнимает тело. Каждая клеточка кричит о боли. Впивающиеся в спину осколки посуды окрашивают толстовку в бурый цвет. Агата исступлённо прижимает к груди добычу. Потная рука так и норовит выпустить скользкий шар. Лишь разум настойчиво твердит, что нужно поскорее покинуть опасную для жизни зону осколков.

Нелепо барахтаясь, Агата отползает подальше от битого сервиза на другой конец стола. Спустя минуту страдальческих вздохов и неудачных попыток, она садится на колени и ставит шар между ног. Руке приходится вслепую ощупывать спину. Резко дёрнув, Агата вынимает первый крупный кусок из плоти. Нелестные слова вперемешку с протяжным воем срываются с губ, но Агата не останавливается. Несколько вымазанных кровью осколков выскальзывают из перемазанных кровью ладоней и со звонким эхом падают на пол. Больше ничем она себе помочь не сможет. «Хорошо хоть не глубоко засели. Всё лучше, чем ходить как ёжик», — потирая ушибленные бока, рассуждает Агата, — «Обработаю, как только выберусь отсюда… К слову, а где я?».

Агата задирает голову, всматриваясь в прозрачный купол. Тучи разбрелись по небосводу. Яркое солнце умиротворённо бросает свои лучи на землю. Под водой свет становится плотнее, переливаясь и искажаясь под разными углами.

— Парадокс, — хриплый голос отскакивает от стеклянных стен, разлетаясь в пространстве, — Я точно помню обрушившееся стекло. Это место должно было затопить водой.

В поисках ответа взгляд обращается в нижнюю часть куполообразного пространства. Диковинный зал, в котором она оказалась, предназначался для банкетов, балов и торжеств. Теперь же от него остались лишь отголоски былого величия и красоты. Трагедия, разыгравшаяся в этих стенах, оборвала приятный вечер, заставив не только гостей, но и хозяев покинуть это место, позабыть его раз и навсегда. Битые графины, чашки, искривлённые столовые приборы были брошены на произвол судьбы. Пять столов, образующих круг, с гобеленом над каждым, знатно одряхлели и покосились. Часть стульев опрокинута, будто в спешке, часть — сломана. Напольный рисунок стёрся до неузнаваемости, а в центральном пространстве, отведённом под танцы, развалилась разбитая вдребезги хрустальная люстра. Каждый предмет интерьера бережно обернут слоем пыли. Осевшая за годы забвения, она погасила блеск драгоценных камней, невесомым бархатом опутав всё, что раньше сияло и играло карнавалом красок.

— Что же здесь произошло?

Вопрос вырывается непроизвольно. Ответить на него некому. Единственные свидетели дали вечный обет молчания. Да и будь у них голоса, серый шелк забвения заглушил бы их, вернув в прежнее сонное состояние.

Свечение шара мягко усиливается. Опустив голову, Агата внимательно осматривает его. Сфера из густой смолы с потёртыми краями и царапинами смахивает на самый обыкновенный снежный шар, который туристы нередко покупают в магазине сувениров. Единственное отличие — внутри находится не фигурка местной достопримечательности, а разобранный механизм часов: циферблат в форме кота с закрытыми глазами и стрелками-усами. Шестерёнки, пружинки и приводящие механизмы навеки замерли в густой жидкости. Именно они, насытившись солнечными лучами, теперь изливались светом.

Подняв шар на свет, Агата вглядывается в него. Ей кажется, или одна из шестерёнок дрогнула? Ловко удерживая объект рукой, девушка принимается вертеть его, подбирая идеальный угол наклона. Очередной приступ любопытства накрывает с головой. Открывшиеся глаза на циферблате с интересом наблюдают за ней. «Левее… Нет, чуть выше. Да, что такое! Теперь не работает вон та деталька. Может, взять правее… или…»

Крохотная пружинка приходит в действие. Вслед за ней оживают остальные шестерёнки. С громким щелчком механизм часов запускает своё движение. Стрелки на усах разгоняются, отсчитывая время вспять. Огромная улыбка кошачьей морды растягивается до самых ушей, обнажая острые стеклянные зубы. Вибрация шара становится сильнее. Словно он вот—вот взорвётся или улетит ввысь. Агате приходится опустить его на колени. Единственную руку пробивает холодной дрожью. Беззвучные удары стрелок отсчитывают пролетающие часы. Их волны прошибают насквозь. Будто тело раз за разом сталкивается с несущимся на полном ходу поездом. На двенадцатом ударе пронзающая дрожь стихает. Часы останавливаются ровно на без четверти пять.