Иные песни

— А может, и не люди еще, может — нечто более раннее, — пробормотал господин Бербелек. — Был ли у них свой кратистос, и не возник ли сей город в триплетном антосе их владыки? — Он указал риктой на треугольный колодец, троекрестки мощеных улиц. — Как знать, может, за тысячи лет до Аристотеля некий предэгипетский мудрец додумался до истины о структуре реальности и научил свой народ методам овладения собственной и чужой Формой, лепке кероса — а позже все это оказалось позабыто, знание погибло вместе с древней цивилизацией…

Шебрек глянул на господина Бербелека, надул щеки.

— А может, их творения сохранились, может, то, что мы полагаем естественным порядком вещей и космической телеологией жизни, — лишь результат деяний таких вот марабраттских текнитесов флоры и фауны?.. Растения, животные. Мы.

Свет отступал сквозь руины, будто море во внезапном отливе. Господин Бербелек почти слышал шум заливающих город черных волн ночи. Деревья, кусты, трава, камни, золотая саванна на севере, лес на юге, все тонет. Изменяются даже цвета звуков, ибо одна музыка дня и иная — музыка ночи. На руины села разноцветная птица, раскрыла клюв, скрежещущее голготание прошило полумрак. Но кроме — тишина; лагерь слишком далек, эхо вечерней суеты не доносится, не доносятся песни Н’Зуи, фырканье и порыкивание животных. Нет ветра, а значит, молчат и растения. Тишина — форма любых руин, они — тоже род неподвижности. Все темнее, вавилонянин перестал рисовать. Снял шляпу. В небе над древним городом показались звезды и кривая сабля полумесяца. Господин Бербелек в их сиянии вглядывался в птицу, что драла горло тремя камнями дальше. Вместо когтей у птицы были обезьяньи пальцы, из хвоста вырастали стебли золотой травы, хамелеоновы глаза вращались во все стороны, независимо друг от друга. Затем она увидела господина Бербелека, глаза сделались неподвижными. Иероним взмахнул риктой. С голготанием какоморф полетел над руинами.

— Мы добрались до границы.

— Лучше начни записывать свои сны, эстлос.

* * *

«13 Секстилис. Стоим над Черепаховой. На южном берегу раскрывается королевство Кривой Формы. Течение бурное, река глубокая. Строим плоты. Какоморфия потихоньку прикасается к людям, ночью двое воинов Н’Зуи срослись спинами, позвоночники как спирали. Н’Те проводит племенные ритуалы. Я решил отодвинуть главный лагерь на несколько десятков стадиев к северу, вернуться вглубь джунглей. Н’Зуи вырубают тропы, здесь оставим лишь пост при пароме. Зайдар перед рассветом взобрался на вершину деформированного бальсового дерева; говорит, что видел отсветы, там, в глубине Сколиодои. Может, и вправду город. Шулима желает идти, увидеть все собственными глазами. Конечно, я тоже; как мог бы я ей отказать? Строим плоты».

Господин Бербелек первым ступил на почву Кривых Земель. Он не оглядывался на плоты, гребцов Н’Зуи, неспокойную поверхность Черепаховой Реки, на Шулиму, Завию, Зайдара и Шебрека, что выскакивали следом за ним на крутой берег; поправил заплечный мешок, баклагу и заброшенный за спину кераунет и, разведя риктой заросли, вошел в сколиотические джунгли. Взяв за основу ночные наблюдения нимрода, они рассчитали направление и расстояние: предполагаемый город какоморфов должен находиться в восьмидесяти стадиях к югу от Черепаховой.

Река называлась так, ибо некогда здесь и вправду обитало множество речных черепах; а нынче то, что выползало на берег, было асимметричными слепками грязи, гальки и зеленых мышц, свитых из подгнивших водорослей. У некоторых были даже панцири — из черного льда, тающего под солнечными лучами, — и по нескольку лап. В угловатых черепушках ворочались гравиевые мозгёнки.