Иные песни

— Верно, но как их отыскать? — вздохнул Тобиас. — Полагаешь, они признаются? А если разберутся в ситуации, то каждый будет говорить, что он и есть этот самый, как там его, Кафар.

Господин Бербелек кивнул Попугаю.

— Объясни ему, — указал подбородком на черного разбойника, — что, если представит нам своих приятелей, мы избавим его от мучений. Но если солжет нам — запросто сумеем их еще и продлить.

После чего оказалось, что Ходжрик Кафар и вправду жив — это один из эгиптян, тот, что с простреленным левым плечом. А кроме того, награда назначена еще и за полукровку, Гуча Ласточку.

Завия присела рядом с негром, приложила ему пальцы к шее. Тот перестал стонать, потерял сознание, умер.

Оказалось также, что Ходжрик прекрасно знает греческий (чего, впрочем, от эгипетского гвардейца можно было ожидать). Едва его выпотрошенный товарищ простонал их имена, Ходжрик принялся ругаться и проклинать своих несостоявшихся жертв.

— Лучше созерцай свое счастье в молчании, — посоветовал ему господин Бербелек. — У тебя впереди еще несколько месяцев жизни.

— Думаете, я не сбегу от вас? — рычал за их спинами Ходжрик, обнажив кривые зубы и дергаясь в узах. — Думаете, не сбегу от слепых псов Гипатии? Убегал трижды, убегу и в четвертый! Вы поедатели падали, вы моровые мухи! Я и не таких, как вы! Говно будете жрать по одному моему слову, говно! Продам ваших женщин, съем детей, буду жечь вас, член за членом! Никуда не сбежите, нигде не скроетесь. Знаю ваши имена! Бербелек! Лотте! Амитаче! Вероний! Лятек! Рек! Знаю вас! Не будете в безопасности! Через год, через два Ходжрик Кафар — в ваших дверях — говно, говно, говорю же! Я помню! В четвертый раз! Хотя бы и руку мне пришлось себе отгрызть!

Господин Бербелек повернулся и перерезал ему горло.

— Убедил меня, — сказал он в ответ на удивленный взгляд спутников, осторожно отирая извилистое острие халдейского кинжала.

* * *

До руин Марабратты оставалась еще пара недель дороги, и, пока Африка с избытком жертвовала нормальными зверьми, проще было застрелить куду, чем какого-нибудь небывалого какоморфа. Через три дня после инцидента с похитителями Алитэ убила своего первого зверя, молодую тапалопу. Ей как раз не сопутствовали ни Зайдар, ни Завия, выстрел оказался нечистым, тапалопу пришлось добить своим куррои воину Н’Зуи. (Господин Бербелек приставлял воинов к каждому охотнику, отъезжающему от каравана.) В результате все оказалось весьма неэстетично: много крови, паршивая рана, конвульсивно отползающая в колючие кусты тапалопа, задняя нога почти оторвана, негр, бьющий крючковатой палицей, заржи слетаются уже на липкий от крови труп, удушливый смрад.

Вечером тапалопу съели. Алитэ не отказалась от мяса, но и не выказывала гордости своим первым охотничьим успехом. Господин Бербелек решил попросить Ихмета, чтобы тот несколько следующих дней брал Алитэ с собой на охоту, в горячем антосе нимрода девушка быстро утратит антипатию к крови и отвращение к убийству, позабудет о свойственных цивилизованным людям представлениях о смерти.

— А говорят: благородное развлечение! — кривилась Алитэ, стирая с губ жир. — Просто стреляю и убиваю.

— Погоди, пока встанешь против льва или мантикоры.

— И что тогда?

— Не попадешь — погибнешь сама.

— Ну и что с того, если еще и опасно?

— Именно поэтому охоту называют благородным развлечением. Человек малый не понимает, что за смысл подставляться под смертельный риск, переламывать свой страх и слабости, испытывать предел своих способностей. Но аристократы — именно потому и аристократы.

Алитэ продолжала кривиться. Уголком льняного платка стерла жир с груди.

— Но это так… отвратительно. Пфу!

— Неважно, каково оно есть; важно, как на это смотришь. Все возвышеннейшее вызывает отвращение у тех, кто ползает в пыли и глядит из грязи: рождение, смерть, любовь, победа. Когда человек приходит в мир — ты видела эту гнусность грязной физиологии? Когда уходит — нет цветов, поющих птичек, чудесных запахов и звезд на небе, люди не умирают с улыбкой на устах. Когда тела соединяются — снаружи видишь только их и то, что телесно. А когда побеждаешь — всегда есть и побежденный, тот отвратительный, на кого ты и взглянуть не можешь.

— Потому что не могу. Что поделать, если — отвратителен?

— Это теперь; но думаешь, какоморфы умирают красивей?