Иные песни

Решили вынуть еду из мешков. Сушеные фрукты и сухари как-то еще сохранились, но остальное в большей или меньшей степени изменило внешний вид и консистенцию, отчасти даже принимая признаки жизни: вяленое мясо отскакивало, когда его касались ножом, лепешки выпустили колючие ростки. Но вода в баклажках, по крайней мере, оставалась водой.

— Придется тут ночевать, люйди, — вздохнул пан Бербелек. — А завтра смотпотрим.

На страже стояли поочередно, первым был Иероним. От этого сгущенного, загрязненного воздуха глаза слезились. Он не хотел вытирать их грязными руками, поэтому видимый мир окончательно утратил форму, перед паном Бербелеком уже только плавали аморфные темные пятна, становящиеся темнее с каждой минутой, пока наконец ночь не залила Сколиодои, и теперь свет исходил только от огненных растений и животных.

Разбудив Шулиму на ее вахту, Иероним сказал:

— Те огни, которые видел воннопущееник Когтя — они могут ничего даже значичать, сама видишь.

Амитасе встала, стряхнула с себя землю, воду, огонь, живое и мертвое, все то, что заползло на нее во время сна.

— Я верю, что фущещтвует. Если и не город, то что-то иное, щще плиже.

— Но почему?

Эстле уселась на рыбе.

— Покажи харту.

Тут она выдернула из камня черную сосульку и подожгла от пробегавшего мимо полоза. Придвинув грязный огонь к пергамону, она указала обозначенную красным область Сколиодои, продвинула пальцем вдоль Черепашьей Реки.

— Как ледако мы прошли? Мы только-только перешшли границу. И видишь, с каждыйм здадионом деформация все сильнее, керос выпучивается постепенно, чинаная от реки, а чотнее, от этих одиночных какоморфов перед ней. Так что глянь, посчитай. Раз все так возрастает — а мы находимся всего туты — а здесь вроде бы город, ненамного дальше — так что же ханодица там — в сердце, в центре, в ядре Сколиодои?

— Столица Кривых Стран? Котыбель безумного крафтистоса?

— Ты прафда тумаечь, што токто мог бы там выжить? Я даже не спрашиваю пришины; я спрашиваю, каков максимум этого Искривления? Как это фыхлядит? Какой же это мир?

— Это, самое малое, штытыриста стадиотов от Чирепашьей.

— Так.

Засыпая, пан Бербелек пытался вспомнить, в какой точно момент Шулиа впервые вспомнила про Сколиодои и джурдже, каковы были ее слова, как звучала суть приглашения. Ей нужен стратегос Иероним Бербелек, так она утверждает, даже если бы пришлось воскресить его из мертвых — но вот для чего он ей нужен? Чтобы завоевать Сколиодои?

Он заснул. Ему снилось то же, что и всегда: пленение в бесконечности, боль разделения, стремление к чему-то, что находилось под рукой, рядом — хотя, естественно, рук у него не было — затерянность среди невысказанного. Но на сей раз, по крайней мере, он запомнил, чего не мог высказать, это осталось с ним наяву.

Утром они не смогли добудиться Шебрека. Вавилонянин стоял предпоследнюю вахту; когда он менял Зуэю, то еще держался Формы; несчастье должно было случиться перед самым рассветом. Он запустил корни, врос в землю. Выкопать не удавалось, пришлось рубить. Вот тогда он пришел в себя — с воплями. Он что-то бормотал, совершенно бессмысленное, никто ничего не мог понять. Из ушей текли потоки клейких слез. Идти он мог только задом, кто-то должен был его вести и следить, чтобы Шебрек не упал или не подпрыгнул слишком высоко — сейчас он был очень легкий, при любом толчке поднимался в воздух. Силой заставили, чтобы он съел двойную порцию, фрукты должны были сделать его потяжелее. Но он изрыгнул их потоком кипящей лавы, которая обожгла ему живот и грудь. Кожа сначала покраснела, потом начал светиться. Угольным пальцем он царапал по ожогу — черные буквы в огне, и те же непонятные звуки.

Выплевывая фонтаны перьев, Ихмет Зайдар указал на север. Пан Бербелек махнул своей палкой.

15 секстилиса, утро. Это не имеет мыстла. Возвращаемся.

В лагере за Черепашьей вавилонянин вернулся к Форме уже через день. Остались шрамы на ладони, на спине, на груди, но с ними мог справиться любой текнитес сомы. Но к медику джурджи он обратился не по их поводу.

— Мбула, мог бы ты приготовить такой яд, который подействовал бы и смог убить только через десять дней, и противоядие для такого яда. Вот здесь и сейчас. Смог бы?

План у Шебрека был следующий: отравить разбойников Ходжрика и послать их в город какоморфов. Пусть вернутся и ответят: только так сохранят себе жизнь. Пять дней туда, пять дней назад — должны успеть. В конце концов, хоть какая-то польза от бандитов будет, раз мы их поим и кормим, польза для знания, для софии. Всего у них было четыре пленника: два разведчика и два раненых из основного отряда, в том числе и тот, за голову которого была назначена награда, Ласточка. У второго раненого было разможжено бедро, для излечения которого, в отсутствие текнитеса сомы, самому Когтю понадобилось бы несколько месяцев. Так что оставался Хамис и его товарищ, Абу Хаджан.

— Ну хорошо, а как мы можем быть уверены, что они не посидят пару дней сразу же за рекой, а потом не вернутся и не наплетут нам баек? — сомневался Зенон.