Инжектором втиснутые сны

— Да, Скотт, да! Их по праву так называют. Все приходит одной мощной волной. Мы пришли на студию вообще без ничего. У нас был только ящик пива «Burch Bavarian» и две пачки каких-то булочек, насколько я помню, — дружеский смех. — Спустя шесть дней мы выдали все, что когда-либо исполняли «Stingrays». Это получилось сразу, само собой, все их песни до единой. Мы не смогли повторить это. Пытались, но ничего не получилось. Пришло — и ушло.

Он вперился взглядом в черную дыру.

— Но, конечно, на самом деле не ушло совсем, — сказал я. — Ведь вы зафиксировали все это на виниле.

— Верно, верно, — он тоскливо заулыбался. Я почувствовал жалость и сострадание к нему.

— И были ведь еще более великие триумфы. Вот «Vectors», одна из самых плодотворных серф-групп шестидесятых.

— Да, я сделал их тем, чем они были, — он сказал это без всякой иронии.

— И, разумеется, настоящая вершина творчества Контрелла — Луиза Райт и композиция «Прилив волны огня».

— Да, — бодро сказал он, — эта запись уничтожила меня. Когда я выбрался из этого, я был не более, чем обугленным хрящиком.

— Я так понимаю, что эти сессии и сами по себе были чем-то совершенно невероятным.

— Конечно, Скотт, и еще как! По-моему, я тогда потратил три дня, пытаясь улететь в Хор Лагеря Мормонов…

Я засмеялся. Он — нет.

— А вокруг были люди, они бегали туда-сюда, вкалывали посменно, и большинство — лучшие музыканты города.

— Да, я чувствовал себя как Адольф Гитлер в бункере, пытавшийся оттуда организовать оборону Берлина. Ну, нетрудно, думаю, вспомнить, чем это для него закончилось, — добродушный смех. — Кругом гремели взрывы… в головах людей. Кровь на стенах… набрызганная из шприцев. Кровь, льющаяся по мускулистым рукам гитариста. Ударник зациклился на своем члене…

В три часа утра многое может сойти с рук, но я решил, что лучше будет прервать его:

— А почему бы нам не поставить эту историческую пластинку прямо сейчас?

Песня начиналась громким ревом — словно океан накатывается на побережье. Затем этот звук как бы сместился, словно его затянуло в какую-то трещину — пластинка была порядком поцарапана. Когда вступила Луиза Райт, ее дразнящий, молящий голос перехватило, словно она запела на виселице в тот самый миг, как упала крышка люка. Слушать это было невозможно. Я поднял иглу.

— Извините за этот бардак, ребята. Малость перепутал. Похоже, это хор аутичных детишек — чертовски интересно, но на музыкальную запись не похоже.

Деннис рассмеялся — так, будто он совершенно не понял, что тут такого смешного, но всего лишь старался быть вежливым.

— Возможно, это из повторного выпуска, Скотт. На дешевом виниле. Вот половина проблем сегодняшней индустрии звукозаписи.

— А другая половина?

— То, что я был… очень занят.

Мы с ним рассмеялись. Так мы и просидели всю ночь, ставя все, что приходило мне на ум — из антологии Контрелла «Золотые годы», из альбома «Величайшие хиты „Stingrays“», несколько простеньких ранних записей, которые он кому-то там посвятил, здесь маримба, там вокал. Между музыкальными отрывками я расспрашивал его обо всем, что взбредало в голову, и он отвечал с той же преувеличенной сердечностью, которая слушателям наверняка должна была казаться абсолютно искренней. Надо было видеть, как он взмок от пота, заглянуть в суженные, как булавочные головки, зрачки, чтобы понять, что на самом деле он был на грани обморока.

Думаю, я догадывался, что в шесть это все не закончится. Какая бы экзотическая комбинация стимулятора и наркотика ни циркулировала сейчас в его крови, он встретил рассвет с видом вампира, с иммунитетом к солнечному свету.

— Поехали обратно на пляж, — предложил он, когда я закончил эфир. — Позавтракаем, — он улыбнулся, его обветренная нижняя губа лопнула.

Я сгреб со стола несколько кассет и свой магнитофон «Сони».

Мы вылетели на автостраду Тихоокеанского побережья; Большой Уилли — за рулем «флитвуда», мы с Деннисом — на заднем сидении красно-коричневой кожи. Мы немного поболтали, Деннис был мил и дружелюбен.

— А ведь ты слушал ту кассету, да? — вдруг выдал он льстиво и вкрадчиво — и застал меня врасплох.

— Ага, только самое начало. Пока не понял, что это ошибка.

Он улыбнулся: