Инжектором втиснутые сны

— Знаю. Я даже могу точно сказать, сколько ты прослушал. Пятьдесят шесть целых, три десятых секунды, — рассветные лучи отражались от его темных очков. — Вот тогда я и понял, что с тобой все в порядке, — он рассмеялся своим дружеским смехом. — Это мы с Шар занимаемся любовью. Если хочешь знать правду, так это последний раз, когда мы этим вообще занимались. Тысяча девятьсот шестьдесят девятый. Ни хера ты не понял. Это было перед самым «Tidal Wave». Я оттрахал ее в жопу. Величайшая ошибка моей жизни. Знаешь, наверное, как некоторые из этих сучек корячатся насчет получить хрен в задницу? Мамочка им говорила, так делать не надо, или что-нибудь в этом роде. А мне-то что оставалось? У нее дырка была уже никакая. Трахать ее в дырку — все равно что хреном воздух пинать. Ну как бы там ни было, она вся взвилась, хотя точно могу сказать — ей понравилось. Но ведь не полагается, чтобы это нравилось. Католическое чувство вины или что там еще. Но вышло так, как вышло — и вот, пожалуйста, тысяча девятьсот шестьдесят девятый. С тех пор она мне больше ни разу не дала, — он помолчал секунду с заученной печалью. — Эта кассета — единственное, что осталось на память, — он улыбнулся. — А у тебя хватило порядочности остановить ее через пятьдесят шесть целых, три десятых секунды, когда до тебя дошло, что ты слушаешь, как мужик трахает жену в задницу. Мне это нравится. Большинство дослушало бы до конца, многие, наверное, даже подрочили бы под это, — он стал похож на акулу с искусственными зубами. — А ведь звучало это возбуждающе, а?

Держи себя в руках, сказал я себе. У этого парня давно уже засохший изюм вместо мозгов. Но прилив ярости надвигался.

— Я услышал не так много, чтобы составить впечатление, — ответил я.

— Ну, скажу тебе, Скотт, трахается она потрясающе, — ностальгически сообщил он. — Страстно так трахается, жадно. Поговорим о ее дырке? Блин, затаскали это слово, оно так не подходит к ее сочной маленькой манде. Если хочешь знать правду, так по-моему, я только из-за этого на ней и женился. Из-за этой ее горячей узкой бархатистой щелки.

Мне вдруг захотелось врезать ему как следует по его гребаной морде, но теперь я понял, почему. Только частично из-за того, что он говорил о Шарлен. Точно так же, как он сейчас, парни в школе обычно обсуждали Черил.

— Я хочу сказать, если уж совсем напрямую, что у нее по-настоящему тесная, ультратесная дырка. Как у восточных девиц. У косоглазых. Парни, которые были на войне, много рассказывали мне, какие маленькие и тугие дырки были у вьетнамок, а меня так и подмывало ответить что-нибудь вроде: «Да ну? Если ты думаешь, что у них тесные дырки, так тебе надо попробовать мою жену», — он мерзко рассмеялся. — Разумеется, ничего мне не приходилось говорить, потому что они и так почти все ее перепробовали.

Я был на грани взрыва. Это был дебил из мужской раздевалки, который поливал грязью Черил. Билл Холтнер!

— Деннис, я не хочу это слушать, — заявил я.

Он не обратил внимания на мои слова.

— Ты просто не имеешь представления, через что она пропустила меня, Скотт. Ни малейшего. Я просто не знаю, что с ней делать, правда, не знаю. Я дал ей все, о чем только может мечтать любая женщина. Славу, звездность, домик мечты на Малибу, богатство, деньги, — больше, чем она способна потратить за всю жизнь. Я вытащил ее из ниоткуда. Спас от работы официанткой или кассиршей в универмаге. Я дал ей намного больше того, что она заслужила, если уж хочешь знать правду.

Мы пролетели мимо Зума-Бич, в стеклах его темных очков отразились загорелые тела.

— Слишком рано и слишком много — и вот что вышло. Я ее испортил. Я превратил ее в подгнившую, разлагающуюся принцессу. У нее было слишком много внимания, слишком много фанов, слишком много обезличенного обожания. Когда все оборвалось, она не смогла этого вынести. Она немного сдвинулась. Не было больше волн любви, накатывающих на нее из толпы на больших площадках. Думаю, осталась только пустота. И она заполнила ее, еще как заполнила! Бесконечной вереницей горячих пульсирующих хренов.

Все это было дерьмом. Я презрительно фыркнул и уставился в окно. Господи, он что, не замечает, как я отношусь к его речам? Видимо, нет. Он продолжил, будто между нами было полное взаимопонимание.