Инженер и Постапокалипсис (СИ)

Несколько раз проходил мимо этой двери, еще в то время, когда работал в этом отделении врачом. Она всегда была закрыта на щеколду, и мне говорили, что за ней расположен вход в заброшенный корпус здания, из которого, очевидно, и пришел теперь. Эта часть отделения была предназначена исключительно для персонала, пациенты не имели сюда никакого доступа, потому кроме этой старой и ненадежной двери, вход в заброшенную часть клиники ничего не перекрывало. Мне же самому никогда не приходило в голову заглянуть в другой корпус. Оставив все сомнения, на слабеющих ногах направился к металлической решетке.

Просунув руку сквозь ее прутья, поддел щеколду и, открыв дверь, прошел на территорию мужского отделения. Отделения, в котором проработал два с половиной месяца. Здесь все выглядело точно так же, как в тот последний вечер, когда покидал его, думая, что уезжаю навсегда.

Меня захлестнули смешанные чувства: с одной стороны, был уверен, здесь мне уже ничего не угрожает, но с другой… С другой стороны, даже стены в этом месте были пропитаны безысходностью и страхом содержавшихся здесь пациентов, казалось, деревянный пол потемнел от их пролитых слез.

Невольно вспомнил другие клиники, в которых мне доводилось работать. Мы всегда старались как-то скрасить жизнь тем, кто был в нашем ведении, старались всячески социализировать их: для пациентов организовывались всевозможные творческие занятия, спортивные мероприятия, направленные на развитие командного духа, ведь психически больные почти всегда являются индивидуалистами. Всем отделением поздравляли наших подопечных с днем рождения, старались создать атмосферу доверия и взаимопомощи. А здесь…

«Мне ничего больше не угрожает, здесь уже безопасно, — пытаясь успокоить себя, подумал, медленно направляясь вперед по коридору, — если тут и остались пациенты, они должны меня помнить. А больше тут никого нет: священнослужитель со своими приспешниками сюда не сунется».

Это был второй этаж мужского отделения, место, где располагались кабинеты администрации и процедурные палаты. Пациентов содержали на третьем этаже.

Брел медленно, почти бесцельно, в моей голове снова и снова прокручивалась картина моего прощания с Эндрю.

«Как же допустил это?» — с болью задавал себе вопрос, касаясь обшарпанных стен.

Мой блуждающий взгляд остановился на трех старых и покосившихся портретах, расположенных неровным рядом. С выцветших черно-белых фотографий на меня смотрели злобные и бездушные лица администраторов и докторов клиники, руководивших ей в середине пятидесятых годов прошлого века. Эти портреты не давали мне покоя еще в то время, когда работал здесь: становилось некомфортно под этими с давящими тяжелыми взглядами — и ведь был сотрудником, а не пациентом, страдающим от паранойи или шизоаффективного расстройства. Мне было страшно думать о том, какие жуткие образы рисовала психика больного человека, но на мои просьбы убрать эти отвратительные фотографии персонал отделения не обращал никакого внимания.

«Вместо того чтобы рисунки пациентов вешать, он эту мерзость тут нацепил!» — промелькнуло в моей голове, и сделал то, что давно уже надо было сделать. Скинул все три портрета на пол.

Оставив фотографии позади, медленно пошел дальше, чувствуя, как от измождения ноги начинают подкашиваться. Не мог идти дальше, просто не мог: был настолько опустошен морально и физически, что мне хотелось упасть в изнеможении и закрыть глаза. Забыться. Перестать существовать. Остался один в этом огромном кошмарном мире под названием «лечебница».

— Один… Один… Ни одной живой души… Не могу… Не могу… — едва различимо шептал, хотя рядом действительно не было никого, кто мог бы услышать мои стенания.

Мои ноги подкосились, споткнулся и упал. Коснувшись грязного пыльного пола лбом, закрыл глаза: чувство вины, перемешанное с безысходностью, жгло меня, как раскаленное железо. Не мог избавиться от навязчивой мысли о том, как в данный момент где-то в полумраке заброшенного женского отделения бредет Эндрю, которого должен был спасти из этого ада на земле. Прислушался ли он ко мне? Станет ли пытаться выбраться из клиники? Или просто отдастся своей кошмарной судьбе? Наложит на себя руки от отчаяния? Почему допустил это?

Полежав какое-то время на полу, неуверенно поднялся на ноги и, пошатываясь, побрел дальше. Был полностью опустошен, подавлен, лишен цели и надежды. Держался все это время только потому, что рядом был пациент, которого нужно было поддерживать, мотивировать, а теперь… Теперь все было кончено.

Поравнявшись с неприметной с виду деревянной дверью, которая была лишь немного прикрыта, остановился, смотря на нее пустым и бессмысленным взглядом. Слишком хорошо знал это место. Это была не просто дверь. Это была дверь в кабинет администратора мужского отделения Коэна.