Инженер магии

– Кому известно, кто из нас из каких? Мы всего лишь фигуры на шахматной доске хаоса и гармонии, – вздыхает он.

– Мастер Доррин, прошу прощения, но какое отношение могут столь премудрые суждения иметь к тому, переспит ли со мной эта девица или нет? – Пергун пытается иронизировать, однако Доррин, по обыкновению, этого не замечает и отвечает прямо:

– Никакого. Но спать она с тобой не будет.

– А ты почем знаешь? Магия подсказала? – пьяно хихикает Пергун.

Доррин кивает, прислушиваясь к следующей песне и дивясь мелодичности голоса, способного брать такие поистине серебристые ноты.

Cuerra la dierre
Ne guerra dune lamonte
Rresente da lierra
Querra fasse la fronte...

– Что это за язык?

– Вроде как бристанский. Точно не скажу, а любой из языков Храма я бы узнал, – говорит Доррин. Он пьет сок – это дешевле.

– Так ты уверен, что она не захочет со мной спать? – спрашивает Пергун, вливая в себя темное пиво и поднимая кружку.

– А ты уверен, что тебе не хватит? – насмешливо спрашивает трактирная служанка. Ох, много повидала она пьяных на своем еще недолгом веку!

– Еще чего! – подмастерье лихо бросает на стол два медяка.

– Ну смотри, дело твое, – предостерегает многоопытная служанка.

– А чье же еще? Небось не маленький. Я, если хочешь знать... – он не договаривает, поскольку девушка уже упорхнула на кухню.

– Видал красотку? Нет чтобы потолковать с посетителем по душам, так она даже монеты не взяла.

– Заткнись, Пергун. Дай послушать песню.

Долго рыскали по склонам сонмы стражей грозной тучей,
Валуны они сметали, прорежали лес дремучий,
Но труды пропали втуне, не нашли в горах могучих
Юношу с душою рьяной и на лыжах ветроносных...

– О чем это она?

– Это песня про Креслина.

– А кто он такой, этот Креслин?

На стол со стуком, так, что расплескивается пена, ставится очередная кружка. Пергун обмакивает палец в пролившуюся жидкость и облизывает его.

– Пивко не должно пропадать зря.

– Гони денежки, парень.

Пергун вручает служанке медяки. Она выразительно смотрит на Доррина, и тот понимает, что сегодня его товарищу больше не нальют.

– Пергун, допьешь и пойдем, – говорит Доррин.

– Куда? Домой, в холодную койку? Спать одному? Никто меня не любит... – пьяно бормочет подмастерье лесопильщика.

– Пошли, – повторяет Доррин, допивая сок и снимая куртку со спинки стула.

– Я это... не допил...

– Пошли, пошли.

– А... ладно... потопали.

Подняв черный посох, Доррин встает. Служанка, завидев посох, непроизвольно отступает на шаг. Пергун натягивает куртку из потертой овчины и, пытаясь выпрямиться, толкает стол. Поддерживая приятеля, Доррин ведет его к выходу.

– Пр... рекрасное пиво... – бормочет Пергун. Его шатает. Он пытается удержаться за дверной косяк, но не дотягивается и не падает лишь благодаря поддержке Доррина.

– Держись ты... – встряхнув приятеля, Доррин направляет его в дверной проем. – Где твоя лошадь?

– Лошадь... ха-ха... У бедных людей нет лошадей... на своих двоих т... топаем...

Один из двух фонарей перед заведением Кирила погас на ветру, заметающем улицу мокрым снегом. Глядя в сторону темной конюшни, Доррин непроизвольно перехватывает поплотнее посох. Его сапоги плюхают по подтаявшей снежной кашице.

– ...нет ни лошадки... ни деньжат... ни нарядов... ни девчат... – напевает Пергун, так отчаянно фальшивя, что уши Доррина словно закладывает свинцом. Юноша прикидывает, что на небольшое расстояние Меривен снесет и двоих.

– ...ни тебе кобылы... ни красотки милой... – не унимается Пергун.

Добравшись до конюшни, Доррин улавливает присутствие постороннего человека раньше, чем его глаза приноравливаются к полной темноте, и он непроизвольно хватается за посох обеими руками.

В сумраке ржет Меривен. Незнакомец держит ее за повод. В другой его руке меч.

– Вы, ребята, шли бы лучше своей дорогой, – говорит незнакомец. – Наклюкались, так ступайте спать.

– ...ни лошадки... ни деньжат... – язык Пергуна заплетается. – А... ты... такой... кто? – подмастерье заливается пьяным смехом.

Доррин делает шаг вперед. Внутри у него все холодеет, но отдавать Меривен этому наглому чужаку юноша не собирается.

Кобыла снова ржет, и грабитель накидывает поводья на крюк, на котором висят веревки и деревянная лохань.

– Жаль, парень... – клинок нацеливается Доррину в грудь. Руки Доррина реагируют сами по себе: отбив тяжелый клинок посох вращается, и другой его конец бьет нападавшего в диафрагму. Меч звякает о ведро и падает на солому. Разбойник, захрипев, отступает на полшага и оседает на грязный пол. Глаза его делаются пустыми.

Шатаясь, Доррин бредет к выходу. В его голове вспыхивает белое пламя.

– Дерьмо... не смешно, Доррин... – бормочет Пергун.