Девочка стонет, но мать и целительница держат ее крепко, а Доррин быстро соединяет концы сломанной кости, одновременно укрепляя внутреннюю гармонию. Рилла ловко накладывает лубок, и спустя несколько мгновений успокоившаяся Фриза уже берет здоровой ручонкой кусочек хлеба.
– Готово, малышка, – говорит Доррин, прикасаясь пальцами ко лбу девочки. – Если ты не будешь ни на что натыкаться, ручка скоро заживет,
Мерга вопросительно смотрит на Риллу, потом на Доррина.
– Четыре, может быть пять восьмидневок, – уточняет юноша.
– Ты обещал показать лошадку, – напоминает девочка.
– Покажи ей, – говорит Рилла, – а я тем временем расскажу Мерге, что надо делать.
– А можно еще хлебца? – просит Фриза.
– Сейчас принесу, – говорит Доррин и спешит на кухню. Как только он возвращается, девочка жадно хватает хлеб, а целитель осторожно, чтобы не задеть больное место, поднимает ее на руки.
– Через две восьмидневки приводи дочку ко мне, посмотреть, как заживает. И следи, чтобы рука ни обо что не ударилась и все такое... – слышит он за спиной наставления Риллы перед тем, как закрыть за собой дверь.
– Смотри, – говорит он Фризе, останавливаясь возле кобылы, которая, несмотря на горечь, все-таки обгрызла куст бузины. – Вот и Меривен.
– Славная, – лопочет девочка.
Утро стоит безветренное и ясное, а снег сверкает так ярко, что Доррин невольно щурится, вспоминая белые мостовые Фэрхэвена.
Меривен подставляет лоб, и Фриза гладит кобылу здоровой рукой.
– Ну, нам пора идти, – говорит Доррин, заметив, что девочка ежится от холода.
– До свиданья, лошадка.
Зайдя в дом, юноша плотно закрывает дверь и ставит Фризу на пол.
– У него есть всамделишная лошадка, черненькая, – сообщает она.
– Спасибо, великий, – говорит со слезами на глазах Мерга, кланяясь Доррину. – Нам надо домой.
Доррин смотрит на Риллу, но морщинистое лицо целительницы остается совершенно невозмутимым. Юноша открывает дверь и провожает взглядом мать с дочерью.
– Закрой дверь, Доррин. Нечего тут холод напускать.
– Чего ты ей наговорила?
– Сказала правду – что ты великий целитель. Молодой, но великий.
– Тьма, я всего лишь неплохой кузнец, а если и целитель, то недоучка.
– Послушай-ка, паренек! В твоих костях достаточно гармонии чтобы загнать любого Белого мага аж за Северный Океан. Я ведь видела, что ты сделал для девочки.
Доррин хмурится.
– Она вовсе не прищемила руку. Ее отец бил их обеих, и я хотел бы...
– Ты не можешь устраивать за людей их жизнь.
– Ты права. Я сделал что мог, но этого недостаточно.
– Иначе и быть не может. Ты делаешь в целительстве все, на что способен, однако одного лишь владения магией гармонии недостаточно, – говорит Рилла, окидывая Доррина с головы до ног взглядом удивительно ясных и молодых голубых глаз. – Скажи, достаточно ли иметь сильные руки, чтобы быть хорошим кузнецом?
– Нет.
– А может выращивание трав подсказать тебе, как их использовать? Тоже нет. Ты таков же, как и все Черные, но... – тут Рилла делает паузу. – Может, с тобой все не так плохо. Ты, по крайней мере, умеешь слушать людей, а в сочетании с твоими способностями это сулит многое. Возьмем сломанную кость, как у малютки Фризы. Чтобы она срослась, нужно соединить сломанные концы, но как ты поддерживаешь их вместе, чтобы не разошлись?
– Накладываю твердый лубок и чуток гармонизирую место стыка.
– Вот видишь. Я могу сделать первое, но для второго необходим Черный...
Ее фразу прерывает стук в дверь.
– Кто там? – спрашивает Рилла.
– Я, Верта... у меня эта проклятая бородавка.
– Заходи и скорее закрывай за собой дверь, – говорит целительница, ухмыляясь Доррину.
Тот ухмыляется в ответ. Бородавка – это, конечно, дело серьезное.
LXVII
Ближе к полудню сине-зеленое небо остается ясным, но полное безветрие сменяется легким ветерком. Отвязав Меривен от куста бузины, Доррин вскакивает в седло и направляет кобылу в сторону Дью. В левой седельной суме у него лежат три образца игрушек – фургончик, мельница с ручным рычагом и миниатюрная лесопилка. Есть кое-что и в другой суме.
Теперь, когда дорога замерзла и затвердела, Меривен чувствует себя на ней увереннее, чем в слякоть. По пути она обгоняет груженные бочонками сани, которые с трудом тянут к городу два битюга.
За мостом через Вайль, уже в черте города, Доррин предоставляет Меривен возможность нести его с той скоростью, какую она сочтет нужной, а сам расстегивает верхнюю пуговицу куртки. На Отшельничьем холод в диковину, однако ему удалось-таки научиться с ним справляться.
Все четыре трубы «Пивной Кружки» дымят вовсю. Возле трактира мальчишка-конюх с трудом сгружает с фермерских саней кипу сена, а вот попрошайки на ее обычном месте не видно. Не иначе, как спугнула стужа.
Перед мелочной лавкой пусто, однако и у Виллума из трубы идет дым. Привязав Меривен и погладив ее по шее, Доррин перекидывает через плечо сумы, вынимает из держателя посох, поднимается по ступенькам и, открыв дверь, ныряет в приятное тепло.
– Чего надо? – спрашивает тощий приказчик, глядя сквозь Доррина.
– Я Доррин. У меня есть товар, который может заинтересовать Виллума.
– В конце зимы? Не смеши! Шел бы ты, приятель...