Инженер страны Советов

Из-за угла послышался хохот, а я встал как вкопанный. Передо мной лежала девочка лет 10–11. Платье у неё было задрано до горла, а живот распорот. Видно было, что перед тем, как убить, нелюди насиловали её. Глаза заволокло кровавой пеленой от бешеной ярости. Скрутив с обеих гранат колпачки с рукояток по очереди резко дёрнул за выпавший фарфоровый шарик на шнуре и по очереди зашвырнул обе за угол. Раздался чей-то вскрик; – Гра…, – который тут же потонул в грохоте сдвоенного взрыва. Я тут же метнулся за угол, одновременно вскидывая "скорпион". Пыль от взрывов ещё не осела, но было хорошо видно, что двое не шевелятся, ещё двое катаются по земле, зажимая различные части тела и унтерштурмфюрер сидит, привалившись к стволу яблони и зажимает ладонями голову. Двумя выстрелами в головы прекратил мучения раненых, а заодно произвёл контроль тем, что не двигались. Вайгля схватил за шкирку, предварительно вытащив у него из кабуры пистолет, и поволок на площадь. В этот момент из-за угла, дико озираясь, выскочил Гризли с пулемётом ДП наперевес. Увидев меня, он перехватил пулемёт в одну руку, а другой забрал у меня ССовца и, приподняв того над землёй, словно он ничего не весил, потащил к нашим машинам. Там на коленях, заложив руки за голову, уже стояли все десять украинских карателя в окружении злых бойцов.

Швырнув Вайгля к его подчинённым Гризли перехватил пулемёт и спросил; – Ну что, кончаем?

– Нет, не так, – я ещё не успокоился и бушующая во мне ненависть требовала выхода, – Помнишь как с теми, на хуторе? Так что бери помощников и готовь всё необходимое. Да не тяни, времени в обрез.

Из-за одной из хат выбежали трое бойцов и один из них тут же согнулся, выплёскивая на землю содержимое желудка.

– Товарищ командир! Там…, – боец не знал, что сказать, только дрожащим пальцем тыкал себе за спину.

– Что там? – раздражённо спросил Уваров.

– А ты сходи и посмотри, если не боишься, – я примерно уже догадался, что там такое. Чуть шатающейся походкой подошёл к "кюбелю" и открыл портфель Ферентца, с которым почти не расставался. Там помимо отснятых киноплёнок с ликвидацией Гиммлера, был ещё небольшой фотоаппарат и несколько неиспользованных фотоплёнок. Я решил заснять зверства фашистов на оккупированной земле. Подойдя к трупу девочки я попытался сделать снимок и не смог. Руки тряслись как в лихорадке.

– Товарищ командир, разрешите мне, – один из бойцов, видя моё состояние, подошёл ко мне, – Я до войны фотографией увлекался и снимать умею.

Отдав фотоаппарат я лишь кивнул в знак благодарности. Гризли тем временем уже заготовил одиннадцать заострённых кольев.

– Давай туда, где жители лежат, – я мотнул головой за хаты, – пусть эти твари перед смертью видят, за что их казнили.

– Товарищ командир, товарищ командир! – ко мне метнулся Уваров, догадавшись для чего предназначены колья, – Так же нельзя! Они же пленные! Их судить надо! Это не гуманно!

– Гуманности захотел?! – взревел я, схватив старлея за грудки. Глаза опять заволокло кровавой пеленой ярости, – Ты вон туда посмотри, гуманист хренов, – я буквально швырнул Уварова в сторону всё ещё лежащего тела девочки, – Ты вот им расскажи о своей гуманности! Вот этой вот крохе, которую толпа этих нелюдей насиловала, а потом зверски убила! А теперь представь, что это твоя дочь или сестра! Что, всё ещё на гуманизм тянет?! И вы все туда смотрите!!! – проорал я, обращаясь к остальным бойцам отряда, – Смотрите и запоминайте! Вот они какие, просвещённые немцы и их прихлебатели! Вот что они несут нашему народу, вашим дочерям, сёстрам, матерям и жёнам! – комок подкатил к горлу и я закашлялся.

– На вот, глотни, – хмурый Домнин протянул мне какую-то бутылку. Я сделал пару больших глотков. Умом понимал, что это спиртное и спиртное достаточно крепкое, но ни крепости ни вкуса не почувствовал. Пролетело всё как вода. Зато немного отпустило, – У нас всё готово, можем начинать.

Я потянул бутылку белому как мел Уварову. Непонятно, от чего он побледнел. То ли от увиденного, то ли от моей вспышки ярости. Он тоже, похоже, не чувствовал вкуса выпитого.

– Именем Союза Советских Социалистических республик! – начал я громко, обращаясь к всё ещё стоящим на коленях полицаям, – За зверские убийства советских граждан, за измену Родине, за службу врагу вы все приговариваетесь к смертной казни. Учитывая особую жестокость совершённых вами преступлений вы все будете посажены на кол. Приговор привести в исполнение.

– Надо бы их имена записать и фамилии, – негромко произнёс кто-то.

– А нет у них ни имён, ни фамилий. У шакалов не бывает имён, – ответил я.

Полицаи сидели молча, не веря в происходящее. Вот первых троих скрутили и потащили за хату. Меньше чем через минуту оттуда раздался душераздирающий вопль, потом ещё один, и ещё. Полицаи разом завыли и заскулили. Кто-то даже попытался встать, но долгое стояние на коленях этому не способствует. Их тут же сбили на землю и поволокли за хату.