Инженеры Сталина: Жизнь между техникой и террором в 1930-е годы

Действие фильма «Златые горы», вышедшего в 1931 г., происходит в 1914 г. Здесь, как и во «Взрыве», инженер является жестоким и циничным угнетателем рабочих. К тому же он не столько техник, сколько надменный аристократ. Одетый по последней моде, в лайковых перчатках и с ухоженными закрученными усами, он предстает типичным петербургским денди. Ему место не на фабрике (там он производит скорее впечатление инородного тела), а в салоне, где он музицирует на концертном рояле. Чтобы не допустить забастовки на своей петербургской фабрике «Крылов и сын», он подрывает рабочую солидарность, даря рабочему Петру серебряные карманные часы. Толстый мастер и инженер от души веселятся по поводу этой проделки, которая не остается безрезультатной — Петр предает своих товарищей. В последнюю секунду он, однако, замечает, в какую ловушку угодил, бьет мастера и вовремя подает сигнал к началу забастовки^{363}. Оба фильма обращаются к дореволюционной эпохе, дабы еще убедительнее представить инженера непримиримым врагом рабочих. С одной стороны, десять лет сближения инженеров с большевиками перечеркиваются, как будто их и не было. Авторы фильмов словно говорят: вот каковы инженеры, с которыми приходится иметь дело и сегодня, — капиталисты, кровопийцы и убийцы. С другой — воскрешаются в памяти воспоминания о революции и дается понять, что вооруженное восстание — средство, вполне пригодное и для борьбы против инженеров. В ситуации времен культурной революции эти кинокартины действовали подобно призыву продолжить начатое в 1917 г. и во второй раз пойти в атаку на специалистов.

г) Культурная революция

Культурная революция, продолжавшаяся с 1928 по 1931 г., была призвана заменить не только элиту^{364}, но главным образом прежние критерии, ценности, представления и идеалы^{365}. Старого инженера с его специфическими свойствами, такими, как приверженность к точности научного анализа, буржуазное происхождение и политическая пассивность, оклеветали, окарикатурили и, наконец, объявили преступником^{366}. Шахтинский процесс воскресил образ врага в лице инженера царского времени и свел на нет все усилия представить инженера другом рабочего. Такая переоценка специалиста послужила катализатором для накопившейся ярости и агрессии; рабочие вновь могли выплеснуть социальную зависть в трудовых конфликтах, не опасаясь санкций. Заданные образы врагов вступили во взаимодействие с традиционным увриеризмом и синдикализмом. Классовая борьба не являлась изобретением большевиков — многие рабочие не перестали видеть в инженерах своих мучителей. Только теперь он усвоили лексикон новой власти и обратили его против своих предполагаемых недругов. В 1920-е гг., по словам ВМБИТ, между рабочими и инженерами в целом установились хорошие отношения, так как рабочие понимали, что инженеры необходимы. Только в 1926 г., когда власти ввели твердые производственные нормы и инженеры получили право увольнять рабочих, имел место ряд столкновений, угроз убийством и убийств. Но после Шахтинского процесса 1928 г., считало ВМБИТ, наладить отношения между рабочими и ИТР стало практически невозможно^{367}. Рабочие чувствовали, что судебные процессы и официальные обвинения оправдывают их поведение с инженерами. Многие «непросвещенные» пролетарии после Шахтинского дела занимали примерно такую позицию: «Я рабочий, мне все можно! А "он" — спец, бюрократ, чего мне с ним стесняться!»^{368}

Официальный призыв проявлять «здоровое недоверие» к специалистам рабочие (например, на шахте № 22 Кадиевского горного управления) превращали в боевой клич: «Гнать специалистов!» Они конфисковывали автомобили и повозки, выбрасывали специалистов из квартир и учредили в рамках профсоюза комиссию по конфискации жилья и сокращению зарплаты инженеров. На техников все чаще возлагалась ответственность и за недостатки, к которым они вообще не имели никакого отношения. Их наказывали за то, что рабочие не убирали свои жилища или хранили под кроватью картошку. При несчастных случаях на производстве о причинах никто не спрашивал -с самого начала обвинялся инженер. На заводе им. Ворошилова рабочие заявляли, что им больше не нужны специалисты, так как без них, по крайней мере, нет саботажа. На Днепрострое на заявку ИТС о предоставлении помещения рабочий комитет отреагировал следующим образом: «Мы вам дворянских клубов создавать не будем»^{369}.