Инженеры

Письмо захватило его врасплох, — и все прежние противоречивые, недодуманные до конца суждения сразу свелись к одному: он проглядел свое счастье! Видно, слишком легко, без борьбы оно досталось ему тогда, потому так мало и ценил человека, которого нужно было беречь, беречь для себя, для нее самой, для будущего, которое могло быть и должно было быть общим.

Письмо плутало долго, — да и послано на десять дней позже того, как было написано, — и с ответом нужно было спешить… Но какими словами оправдать перед ней свою прошлую жестокость и равнодушие?

Душевная сумятица не унималась в нем, когда перечитывал письмо вторично.

Ужин кончился, помещение опустело и стало мрачным. Придя в палатку, он узнал о приказе — выступать спешно, а спустя полтора часа их машина уже действовала на Ниберджаевском перевале.

За это время, пока Авдентов находился в тылу, «синих» сбили с главных высот, господствующих над Новороссийском, заняли подступы к нему, огнем прочистили ложбины, ночью захватил Кабардинку воздушный десант, успевший к утру закрепить прибрежье и отрезать путь к отступлению, а вскоре краснодарская дивизия и анапская группа овладели и городом.

Помня свою оплошность в первом бою, Авдентов Михаил не повторил ошибки, но самочувствие его стало еще тяжелее. И даже в те минуты, когда войска победным маршем шли по главной улице, направляясь к лагерям, встречаемые всюду восторженным народом, не просветлели его мысли.

Зато ликовал Степан Зноевский — его приятель, у которого началось и закончилось все так блестяще, — в тяжелой поступи его танка Авдентов находил что-то особо торжественное. Они сдали обмундирование, снаряжение, почистили и смазали машины. Разбор маневров был назначен на третий день, но молодые инженеры не участвовали в нем, потому что были только рядовыми танкистами.

Все же любопытно было узнать о выводах комиссии, и Степан Зноевский — веселый, возбужденный, точно ученик накануне каникул, — убежал перед полднями к комбату.

Море было особенно беспокойно, ибо неистовый шабаш ветров, издавна облюбовавших эту местность, взбудоражил его зыбкую и гулкую глубину. Возникая где-то в отдалении, катились к берегу шумные, грохочущие валы, закручиваясь снежно-белым каракулем на бирюзовых гребнях, и здесь, на каменных заплесках, погибали. Дули злые северные ветры, подобно смерчу подымали на дорогах облака пыли и даже подбрасывали вверх мелкую гальку, которой был усыпан широкий пляж, дугой изгибавшийся по заливу.

Спасаясь от шторма, ушли корабли на рейд и там, уже помирившись друг с другим, дремотно покачивались на высокой упругой зыби. Правее лагеря, напротив песчаной узкой косы, которая далеко выдавалась в море, виднелся, подобно минарету, Дообский маяк, а напротив него поднималась гора Колдун, упиравшаяся мохнатой шапкой в дымчато-голубое небо; по сравнению с ней миниатюрными казались и портовый город, и бурные складки каменоломен, и корабли на рейде.

Гора и море господствовали над всей местностью, увлекая мысль в бесконечную, даль, в предысторию этого края… Одно нашествие сменялось другим, — братоубийственная резня затихала ненадолго, и вот опять лилась обильно кровь на потемневшие страницы истории народов… Торговля людьми; невольники на галерах сидят за веслами в душных вонючих трюмах, тоскуя по родине, по детям, отнятым и увезенным в Афины, в Геную, в Стамбул купцами и пиратами, рыскавшими по Черному морю в поисках добычи… Судьба занесла сюда однажды и знаменитого скитальца грека, пропевшего песню о своем путешествии…

Древние башни и другие следы отшумевших столетий еще и сейчас можно обозревать на изломанном прибрежьи. Бухты здесь были удобны, природа прекрасна, только хлеба и воли недоставало народам, чтоб почувствовать радость полного общения с ней. Недаром пророк востока, как гласит одно предание, повелел однажды морю выбросить из своих глубин все накопленное золото, отнятое морем у разбойников, — но не хватило и этих запасов, чтобы нищие и рабы насытились, поменяв золото на хлеб, — так много было голодных.

Это чудесный, солнечный край изобиловал бедным людом, виноград и пшеницу его отнимали сильные иноземцы, и только с недавних пор край живет мирно, и собственные корабли стерегут его покой…

Раздумывая об этом, Авдентов сидел на берегу лицом к морю, обхватив руками колени и мечтательно глядя перед собой. Ему пригрезилось даже: в зеленой ложбинке между гор, где солнце припекает весь день, вызревают тяжелые гроздья винограда… в белом платье склонилась над кустом Мария и зовет его, чтобы подошел к ней и взглянул на плоды ее любимых забот… Мечта была наивна, но тем сладостней было поверить в нее хоть на минутку…

Точно разбуженный, он встряхнулся от крика и, обернувшись назад, увидел Степана, размашисто шагавшего к нему. Он был тоже в штатском — в новеньком, хотя и дешевом костюме, в старых желтых полуботинках и с веткой тутового дерева в руке.