Инженеры

«Мой далекий друг Пабло!

Ты знаешь, я прожил в Италии сорок лет, отдал ей самые лучшие годы и никуда не хотел уехать, потому что она моя родина. В Палермо отцвела наша юность — голубая песенная пора, невозвратимая и далекая, как милый сон детства. В Монреале, где так много солнца и олив, мне улыбнулось счастье — я полюбил впервые, женился, но вскоре познал тяжелейшую горечь утраты, когда схоронил мою девочку. На том же кладбище — дорогие могилы предков, отца и матери… Так начался суровый полдень моей жизни.

Я уже писал тебе, что, спасаясь от еврейских погромов, я вынужден был уехать в Америку… Но и здесь я не могу устроить своей жизни, жизни моего сына.

Весной он кончил университет, и знаешь, что он сказал на выпуске?

— Мы вступаем в мир, где для нас нет места!

И это скоро подтвердилось.

Он побывал уже в пяти городах, но нигде не понадобились услуги молодого архитектора.

Теперь он уехал в Кливленд, а я безвыходно сижу дома и жду его.

Я думаю только об одном: в каком направлении должен идти сын, чтобы голод и унижения остались у него позади? И я — отец — не нахожу, что посоветовать ему!..

В нем я узнаю себя — он начал свое движение по моей орбите…

Когда-то мы с тобой мечтали с честнейшим бескорыстием служить науке и народу, — и вот жизнь моя кончается!..

Я — человек без родины, немощный старик, — вижу, что мне ничего не суждено было свершить.

Чудовищная мерзость оскверняет родину. Я достаточно пожил, чтобы верить в мифы, принимать иллюзии за догмат, ложь — за истину, а бред империалистов — за норму существования.

На остывших пепелищах войны возник новый «Вавилон» и выдвинул другого бога…»

Пораженный этим криком из-за кордона, Авдентов представил себе того молодого архитектора — умного, красивого, мечущегося по чужой стране в поисках работы, и подумал о себе. Работа сама искала его всюду: еще в институте его «сватали» на три завода и на новостройку неподалеку от родного города; он мог бы по карте, закрыв глаза, наугад ткнуть пальцем в любую точку огромных пространств, занимающих одну шестую часть мира, и там нашлось бы ему дело…

Он вернулся в купе. Степан и его знакомая смотрели в окно вагона. Ровные поля бежали бесконечно, вдали дымила какая-то фабрика, мирно паслись на злачных лугах стада; тут и там мелькали свежей кладки здания, новые мосты через овраги и реки.

Он сунул журнал Степану — читай, мол, это тебе полезно! — и пошел умыться. В вагоне было душно, песчаная пыль, прорывавшаяся в двери и окна, облепила его всего и стянула на лице кожу.

Зноевский читал вслух, вдохновляемый нежным вниманием своей спутницы, а когда кончил, Рина Соболь сказала убежденно:

— Да, там жить нелегко..

— А вы разве…

— Нет, я никогда не была за границей, но жена брата изредка пишет. — И улыбнулась без кокетства: — Могу вам составить протекцию.

— Спасибо. Пока не собираюсь. Но если бы послали, то, пожалуй, махну. Побывать там полезно.

— Инженеру даже необходимо, — уточнила Рина. — Новое в технике идет оттуда. Наберетесь опыта, увидите другой мир. О нем так мало доходит до нас. На деньги там можно купить все, все…

Она жалела очень, что год тому назад имела прекрасную возможность поехать к брату, но не пустила мать.

— Побоялась, что дочку испортит буржуазия?

— О нет!.. Просто не хотела пускать, пока не кончу института.

— Но вы все-таки не кончили?.. Отстали? Трудно давалось?

— Нет… была причина другая.

— Позвольте заглянуть в сердце, — напрашивался он, хотя уже и знал о нем многое.