Иоахим Лелевель

Среди генералитета у Скшинецкого было много соперников, много людей более способных, чем он, и более готовых к дальнейшему ведению войны. Но весь генералитет объединяла неприязнь к штатским, к их вмешательству в вопросы стратегии. Армия, по мнению высших офицеров, была нужна не только для войны с Паскевичем, но и для поддержания внутреннего порядка.

В течение уже ряда недель настроения Варшавы вызывали беспокойство имущих классов. Плебс столицы, как он был сам убежден, осуществил революцию 29 ноября, обеспечил ее успех, с самого начала солидаризировался с ее целями. Он многим жертвовал для дела восстания. В городе в связи с застоем в промышленности и торговле возрастала нужда; правительству не хватало средств для обеспечения бедноте заработка в военной промышленности или на фортификационных работах. В массах росло раздражение, все чаще раздавались голоса, что в главном командовании и правительстве свила себе гнездо измена. Уже в конце июня на этой почве возникли беспорядки на Замковой площади, которые на этот раз усмирил своим личным вмешательством все еще весьма авторитетный князь Чарторыский.

Настроения городских низов начинали все более учитывать деятели левого крыла Патриотического общества, приглашая народ к участию в своих заседаниях, говоря о скором свержении правительства и смене главнокомандующего. Именно в этот момент Скшинецкий, умелый тактик во всем, что не касалось ведения войны, заявил, что временно передает обязанности главнокомандующего генералу Генрику Дембиньскому. Дембиньский был популярным генералом воинственной внешности, который отличился в войне и, бесспорно, не был капитулянтом, зато он был человеком с узким политическим кругозором и завзятым консерватором: он вполне серьезно подозревал Лелевеля в намерении воздвигнуть в Варшаве гильотину или переколоть кинжалами мнимых врагов революции. Приняв 13 августа командование, Дембиньский объявил армии, что в ведении войны будет следовать линии своего предшественника. На следующий день он покинул лагерь над Бзурой и начал отводить войска к Варшаве, чтобы «навести порядок» в столице, усмирив радикалов.

Известие об этом вызвало возмущение в городе. Во второй половине дня 15 августа на заседании Патриотического общества развернулась острая дискуссия, в ходе которой было решено обратиться к правительству с решительным осуждением методов ведения войны. Делегация членов общества отправилась в резиденцию правительства, увлекая за собой толпу народа. В зал заседаний ворвались полтора десятка человек; от их имени Пулаский и Чиньский осыпали правительство упреками, в особенности требуя отставки изменников генералов. Чарторыский старался успокоить демонстрантов, другие члены правительства говорили им о неуместности их поведения. Один лишь Лелевель не двинулся с места и хранил молчание. Его позиция была более ложной, чем когда-либо, но он так и не решился ни заявить, что принимает ответственность за действия членов правительства, что ручается за чистоту их намерений, ни открыто перейти на сторону демонстрантов, облегчить им свержение правительства. Пассивность Лелевеля, столь характерная для польских левых сил в 1831 году, наложила свой отпечаток на дальнейшее развитие событий этого дня. Демонстранты покинули зал; они положили предел функционированию правительства, но не подумали о создании нового правительства. Чарторыский верхом, переодетый, покинул Варшаву, отправляясь под защиту армии; в него стреляли, когда он проезжал заставу города. Разбежались и другие члены правительства. «Я остался один, — рассказывает Лелевель, — удивленный холодностью коллег». Надо сказать, что холодность эта была не безосновательной.