Иоахим Лелевель

Свою историю Польши после разделов Лелевель решил издать за собственный счет тиражом в тысячи экземпляров. Книга была актуальной, вызывала интерес, и издание разошлось быстро. «На «Польше возрождающейся» я имел чистого дохода 500 франков, это чудо, — писал Лелевель в 1838 году. — Раз так, следует взяться за карманные издания». За собственный счет переиздал Лелевель популярную «Историю Польши», а у книготорговца в Париже Евстахия Янушкевича — «Правление Станислава Августа». Янушкевич был сотрудником Лелевеля еще по парижскому Национальному комитету, позднее он завел книжный магазин и небольшое книгоиздательство, которое неплохо развивалось; он издавал, в частности, произведения Мицкевича и Словацкого. Всегда верный дружбе с Лелевелем, он уплатил ему «щедрый» гонорар — 300 франков, а еще столько же за следующую популярную книжечку «История Литвы и Украины», доведенную до Люблинской унии. Однако и автор и издатель просчитались. Эмигрантский рынок оказался относительно узок, когда речь шла о уже известных или предназначенных для молодежи исторических книгах. В таких книгах весьма нуждалась Польша, но туда их не допускала полиция. В царской империи газетам было запрещено даже упоминать имя Лелевеля, а издатели в страхе перед властями уничтожали оставшиеся экземпляры его книг, изданных перед восстанием. Прошло восемь лет, прежде чем разошелся эмигрантский тираж популярной истории и прежде чем автор смог получить обратно вложенные в это издание несколько сот франков.

«У меня есть товар, но нет купца; даже хуже: я мастер, которому заказана работа, работа готова, а покупателя нет!» — так писал Лелевель о своих перипетиях с «Histoire de Pologne» («Историей Польши»). После банкротства и смерти Страшевича автор пробовал определить эту «сироту» к какому-либо из бельгийских издателей. Один из них ответил ему прямо: «Достаточно было бы мне издать хотя бы одну вашу работу, чтобы русское и большинство немецких правительств немедленно приняли бы крутые меры, чтобы сократить или даже полностью подорвать книготорговлю, которую я веду с Россией и Германией. Я не могу идти на такой риск». Сообщая об этом разговоре Антонию Островскому, который как раз только что издал брошюру о польских евреях, Лелевель шутил: «Вот совсем другое дело писать об Израиле: есть и типографии, и издатели, и сбыт; а когда речь идет об истории Польши, то нет ни издателя, ни печатника, ни читателя».

Между тем и англичане после выплаты аванса отказались от перевода «Истории Польши». Французы продолжали колебаться; «Это для них кислый фрукт», — констатировал Лелевель. Один из мелких издателей в Брюсселе предлагал истинно «бандитские» условия: весь доход достается ему, а автор должен оплатить возможные убытки. Наконец в 1843 году трое эмигрантов согласились финансировать издание «Истории Польши». «Они втроем заключили договор: Залеский и Янсен дают деньги, Черневский — свои труды, каждому по половине, а мне фига» — так комментировал автор ситуацию. Когда наконец было начато печатание, компаньоны уже бешено дрались за раздел будущих доходов: «Жадные стяжатели грызутся из-за моих лохмотьев».

Книга вышла в двух томах в 1844 году. Вместо гонорара Лелевель получил для сбыта 400 экземпляров. В довершение зла оказалось, что в этой части тиража по ошибке карты не были раскрашены. Лелевель принялся раскрашивать их сам, работая над этим днем и ночью. «Месяц погублен, — жаловался он Зверковскому. — Как это вынести! Какие чувства я испытываю! Как выбраться из трясины, в которую меня толкает судьба? О господи! А тем временем расклеенные по Брюсселю афиши возвещают всем о выходе в свет de l’Histoire de Pologne. При этом известии свои и чужие спешат с визитами поздравить меня с богатством, склонить к презентам. А я, замученный, стою с кисточкой в руке над грудами атласов».

С таким трудом изданная книга была первой в XIX веке обобщающей историей Польши, предназначенной для европейского читателя; ею должны были широко пользоваться и интересующиеся этой тематикой специалисты. Это не было, однако, легкое для чтения произведение, поскольку оно состояло из двух совершенно различных работ: популярной «Истории» и значительно более сложных «Размышлений над историей Польши и ее народа». В первой части факты, в другой — комментарий; читатель должен был сопоставлять одно с другим. Язык перевода был неясный, неумелый; стиль Лелевеля, в польском оригинале приковывавший читателя, иностранцам казался странным.