Иоахим Лелевель

Мечты Лелевеля о введении общинной собственности не имели в тогдашней Польше шансов на осуществление. Впрочем, часть шляхты думала о том, чтобы оставить крестьянина в зависимости от гмины, лишь бы эта гмина и впредь оставалась под помещичьим патронатом. О такой гмине крестьяне и слышать не хотели. Законы экономического развития предопределяли развитие отношений в польской деревне в направлении капиталистической собственности. Крестьяне стремились вырвать из рук помещиков как можно больше земли, шляхта с трудом соглашалась признать переход к крестьянам части земель — лишь бы дать им как можно меньше и за дорогую плату. «Слепая бессовестная шляхта тормозит национальное дело, а себя губит», — писал возмущенный Лелевель. В другом письме он обращал внимание на то, что в результате реформы в польских землях под властью Пруссии и в Галиции «крестьянин остался на своей полуволоке. Помните это». Эти присылаемые издалека призывы одинокого старца остались без отклика.

Последние годы жизни Лелевель оставался верен своим давним мечтам о слиянии шляхты с простым народом. В начале 1860 года он получил письмо из Познаньского княжества от незнакомого ему Станислава Рожаньского. В Великой Польше возникло намерение отметить тысячелетие легендарных пострижин (языческий обряд первой стрижки юноши в знак достижения им совершеннолетия) Земовита, то есть принятие власти династией Пястов. Рожаньский обращался к Лелевелю за советом и указаниями. Старик обрадовался и воодушевился. Дата — 860 год как начало правления Пястов, возможно, была не точна, но традиции следовало верить. Два ангела, посетившие дом Пяста, были, вероятно, посланцами святого Мефодия, апостола славянского обряда, который был ближе сердцу Лелевеля, чем более поздний латинский обряд. Ученый тут же написал обширные наставления, как организовать в Крушвице «богобоязненное, земледельческое, сельское торжество». На него съедутся «в пору сбора меда» приглашенные со всей страны поляки всех сословий и исповеданий. Вся масса соберется над озером Гопло «под открытым небом или в шатрах». В честь Пястов споют какой-либо гимн, выпьют чарку меда (а если его не будет, то «национальный напиток» — пиво), поставят скромный памятник, может быть в форме улья, положат книгу для складывания подписей. Оттуда процессией народ отправится в Гнезно, где в кафедральном соборе сам примас отслужит службу, лучше всего в честь св. Мефодия. «Я предвижу, — заканчивал Лелевель, — что паникеры, люди малого сердца, будут напуганы и поднимут крик против приглашения принять участие в общем торжестве сельского народа, кметей, мужиков. Скажут: в момент наделения, освобождения объяснять народу, что род Пястов — это кметей род, означает подстрекать в народе претензии к господству, руководству. Это пустые страхи… Я желаю гражданам при торжестве этого рода искреннего братания с народом».

Письмо Лелевеля опубликовала «Познаньская газета», однако его замысел не был осуществлен. Был запланирован, правда, съезд в Крушвице и церковная служба, но в последний момент прусские власти оказали нажим на архиепископа Пшилуского, который запретил ксендзам участвовать в торжестве. В Крушвицу съехалось около 200 человек, но дезориентированные организаторы отказались от каких-либо манифестаций. «Наше дело не вызывает сочувствия у князей церкви, — отмечал тогда Лелевель. — Грустно об этом говорить!»

Еще ранее Лелевель выступил по иному общественному вопросу, также живо его занимавшему. В 1859 году консервативная «Варшавская газета» предприняла грубый по тону выпад против местной еврейской буржуазии. Началась острая полемика; полиция взяла под защиту журналистов-антисемитов, цензура запретила дальнейшие выступления по этому вопросу. Дискуссия перебросилась на страницы зарубежной и эмигрантской прессы. В ней принял участие и Лелевель, публикуя брошюру «Еврейский вопрос в 1859 году». Он подвергал в ней критике оба спорящих лагеря; в качестве цели он намечал полную ассимиляцию всех польских евреев; он отмечал, что для этого необходима добрая воля как евреев, так и христианского населения. Он заканчивал брошюру убеждением, что «сила века, свет века преодолеют страсти и предрассудки».