Иоанн Грозный (СИ)

         Ближе к воеводе подвинулся красивый изящный юноша в щегольском  полушубке с серебристым песцом округ тульи откинутой на затылок шапки. Ближайший родственник Михаила Матвеевича другой Лыков недавно вернулся из Немецкой Империи. Посланный туда царем, он прошел курс искусства управления. Теперь поверял римскую теорию российской практикой. Светлые глаза молодого Лыкова, еще помнившие Гейдельберг, печально смотрели на разворачивающееся действо. Юному Лыкову  было тошно от умаления старшего родственника опричными  выскочками.

         Вызнавая через толмача  у напряженно улыбавшегося великана-распорядителя,  все ли доставлено, Матвей ненароком  приглядывался, не торчат ли  у англичанина из-под треуголки рожки. Видел лишь косичку несвежего парика, гнал дурные мысли, потешаясь, как на миг принял корабельные мачты за кресты Страшного суда. Матвей указал на пустые телеги внизу, куда  должно грузить товар. Якову он приказал задействовать всех опричников и  послухов, скомандовать нанятым местным грузчикам.

         Матвей и Яков  к воеводе и чиновникам за содействием не обращались. Наместник и уездные сановники косились, хмурились, шушукались, опричные дела не оспаривали. Англичане спешили разгрузиться, желая скорее уйти в море.

         Колокольни запели к обедне, духовенство пошло в храмы, а разгрузка все продолжалась.  Мало-помалу и зеваки поредели, остались пытливые мальчишки, калики и убогие, упрямо выставлявшие ради милостыни уродства.  Не уходил воевода, томил  бояр, дворян, стрельцов. Нарвские лодки ходили за товаром к кораблям. Издали темное пенистое море усеялось ими, как щепой.

         Короткий день разгорелся и смерк. В молочных сумерках рядах кончился торг, и толпа на пристани  загустела вновь. Богатые собольи, медвежьи, волчьи и беличьи шубы и шапки служилых людей и купечества, опять встали с тряпичными головками, расхристанными зипунами и драными шубами.

         Бегавшие от кораблей к возам  приказчики и целовальники, не без перебранки с Яковом, пересчитали иноземный товар, внесли в сказки. Английский распорядитель широко и непонятно расписался, голова нарвских мытарей поставил крест и подал книгу воеводе для проставления  высокой печати.

         Только теперь, когда товар перекочевал с кораблей в опричный обоз,  воевода  поднял голос и востребовал установленных платежей, семь копеек на рубль товара. Сановники согласно  закивали. В праве  воевода!   Посажен  в Нарву он царем на кормление, в доле за пристань град и наместник. Справедливость Лыкова от отца известна, тридцать с гаком лет минуло, сжегшего себя заживо, чтобы не видеть Нарвы, отданной неприятелю.

         По слову воеводы уездный глашатай повторил  оплатить ввозную пошлину тотчас же. Английский распорядитель расплылся  сладчайшей миной: британские гости  платят пошлины в приказных избах Москвы, распоряжением великого царя расчет  особый, вдвое меньший, чем с другими иноземцами. Причина в усушке и утряске. Не в порту прибытия, а в месте  назначения считать товар, окончательно судить о  количестве его и  качестве. На царском конечном подворье уж и решать, что стоит рубль, а что и два. Где семь копеек брать, а где только, для англичан, четыре.

         Пористое лицо Лыкова налилось: что хочет сказать распорядитель, не оскорбительно ли он намекает на московское воровство, оскорбительную выдумку? Распорядитель ответил двусмысленным поклоном. Матвей, не имевший команд по платежам, заторопил. Он делал вид, что не замечает претензий воеводы и приказчиков. Распорядитель увещевал: морские суда из-за дурной погоды порядком задержались в пути. Товар же спешит к государю. Нарвский налог пришлют. Но старый наместник слишком хорошо знал, как  возвращают от государя в города мзду, на въездных мытах упущенную.

         Матвея тоже можно было понять. Его непосредственный начальник –  опричный голова Василий Григорьевич Грязной, батяня,  отличался нетерпением. А ой как строг и нетерпелив был стоявший над ним тысяцкий Григорий Лукьянович Малюта–Скуратов–Бельский! Не подле ли Малюты оружничий князь Вяземский, поверх его – царь, личный воевода кромешного войска, ему вообще - вынь да положь! Скупясь временем, Матвей приказал опричникам спорее везти нагруженные товаром телеги с пристани. Подтвердил: досматривать английский товар не велено.

         Воевода Лыков метнул мимо Матвея взором, на своих местных  прикрикнул. Уездные стрельцы послушно преградили опричным дорогу. Кровь прыснула Матвею в голову. Он выхватил из ножен саблю, взмахнул над скрещенными секирами. Нарочно, или так получилось, рассек нарядную берендейку на плече ближайшего детины. Стрельцы подались,  отступили на полушаг.  Ждали подтверждения воеводского приказа. Наместник молчал. Скомканным платком вытирал взопревшее лицо. Не след земским противиться кромешным. И без поднятой сабли черная ряса опричника была главнее красной стрелецкой ферязи.  Земля сама государю челом била, чтобы его ближние люди первее почитались.