Иоанн Павел II. Поляк на Святом престоле

Темы, поднимавшиеся на синоде, так или иначе вращались вокруг слов из 22‐го раздела «Gaudium et spes», который Войтыла полагал теологическим зерном собора: «Тайна человека истинно проясняется лишь в тайне воплотившегося Слова. Ведь Адам, первый человек, был образом будущего, то есть Христа Господа. Христос, последний Адам, в Откровении тайны Отца и Его любви полностью являет человека самому человеку и открывает ему его высочайшее призвание»[522]. Нечто похожее звучало и в пьесе Войтылы «Пред магазином ювелира».

Вскоре ему представилась возможность развить эту мысль перед главнейшими людьми церкви. В феврале 1976 года он получил от Павла VI приглашение провести на Великий пост реколлекции перед римской курией. На подготовку текстов двадцати проповедей отводился всего месяц. Ксендзы краковского диоцеза, по данным Службы безопасности, видели в этом поручении главы католической церкви признание заслуг Войтылы как одного из лучших теологов среди кардиналов, а также способ «представить его миру»[523].

Архиепископ был так взволнован, что отправил письмо настоятелю Кальварии Зебжидовской с просьбой молиться за него у ног Богоматери. Сам же уехал на горный курорт Закопане и, в промежутках между лыжными заездами, вместе с несколькими священниками и монашками-урсулинками написал цикл рассуждений о Христе и мире под названием «Предмет пререканий» — в память о словах Симеона Богоприимца о младенце Иисусе: «Лежит Сей на падение и на восстание многих в Израиле и в предмет пререканий». И хоть труд был чрезвычайно кропотливый, архиепископ нашел время, чтобы параллельно заниматься организацией конгресса польских теологов и принять участие во встрече с прихожанами по поводу борьбы за трезвость.

На ватиканских реколлегиях Войтыла, подобно участникам краковского синода, взялся рассуждать о тройном предназначении Христа — как пророка, священника и царя. Причина бед человека, по его мнению, лежала в антропоцентризме, когда люди возлюбили себя больше, чем Бога. Обожающий плоть не стремится обрести благодать. Недаром апостол Иаков говорил: «Не знаете ли, что дружба с миром есть вражда против Бога? Итак, кто хочет быть другом миру, тот становится врагом Богу» (Иак. 4: 4). Апостол Павел вторил ему: «Мы приняли не духа мира сего, а Духа от Бога, дабы знать дарованное нам от Бога» (1 Кор. 2: 12). В современном мире отказ от Бога осуществляется под лозунгом освобождения человека. За этими лозунгами скрывается дьявол, который тщится отвратить человечество от Творца. Задача церкви, подытоживал кардинал, — это борьба за человека с самим человеком. Так поступал Христос, так надо действовать и впредь.

Материализм — зло, вот главный вывод краковского митрополита. Любой материализм. Когда в конце ноября того же года Войтыла дал интервью итальянскому философу Витторио Поссенти, он заявил откровенно: «Либерализм и марксизм растут, собственно, из одного корня. Этот корень — материализм в облике, прежде всего, экономизма. Он означает подчинение личности вещам — в теории и на практике. Пусть даже эти направления противостоят друг другу, почва у них одна. Оригинальность Евангелия, а следовательно, и социального учения, которое Церковь из него черпает, заключается в том, что оно растет из другого корня, порождая другое представление о человеке, признавая его личную трансценденцию, что обуславливает его отношение к экономическому строю, к производству, работе, к политической системе. Марксизм — это доктрина и практика классовой революции. Я думаю, что куда глубже в сердце человека вписана та революция Духа, которую принес Христос»[524]. Интервью оказалось настолько радикальным, что митрополит запретил его публиковать. Впрочем, уже спустя шесть лет взгляды Войтылы на материализм будут обнародованы в книге Андре Фроссара, написанной по следам бесед с новоявленным понтификом[525]. А в 1991 году, на волне крушения соцлагеря, увидит свет и пресловутое интервью.

В своих размышлениях кардинал щедро черпал из интеллектуальной копилки Европы: от отцов Церкви до современных теологов, философов и даже писателей вроде Сент-Экзюпери. Вся римская курия, собравшись в часовне святой Матильды, внимала ему. Понтифик сидел отдельно, в маленькой комнате рядом с часовней. Никто не знал тогда, что Павел VI, этот прогрессист и застенчивый интеллектуал, носил под сутаной власяницу, под стать средневековому аскету. Тема отрешения от мира и растворения в Христе была ему явно не чужда[526].

* * *