Читаем Иоанн Павел II. Поляк на Святом престоле полностью

В последний день Вышиньский долго беседовал с Кенигом, а затем — с немцами. «Ничего больше! — записал он в дневнике, боясь выдать тайну конклава. — Ничего больше!» Но чаша весов явно клонилась в пользу краковского архиепископа. «Учитель здесь и зовет тебя» (Ин 11: 28), — сказал ему кардинал Фюрстенберг, бывший ректор Бельгийской коллегии, в которой жил краковский прелат во время учебы в Риме. Войтыла, закрыв лицо ладонями, погрузился в молитву. В последнем туре за него проголосовали кардиналы из Северной Америки и обеих Германий, а кроме того — ряд представителей третьего мира, чьи епархии получали помощь из США и ФРГ. Но без итальянцев все равно не получалось набрать абсолютного большинства. Наконец его поддержали и сторонники Бенелли. Небывалое свершилось. Славянин из советского блока воссел на троне апостола Петра[549].

* * *

Еще до открытия конклава «Ле Монд» внушала читателям, что следующим папой должен стать «Иоанн Павел II», то есть продолжатель дела трех предыдущих пап. Это отметил Стефан Вышиньский в своем дневнике. Перед последним туром голосования он прошептал Войтыле: «Если вас выберут, прошу подумать над тем, чтобы взять имя Иоанна Павла II. Это обратило бы в вашу пользу тот духовный капитал, что накопил в глазах итальянского общества Иоанн Павел I». — «Я как раз размышлял над этим», — ответил митрополит[550].

Если Иоанн Павел I отказался от тиары и коронации, то его преемник пошел дальше, приняв от кардиналов присягу стоя, а не сидя на троне. Вышиньского он и вовсе обнял, когда тот попытался склониться перед ним.

«Святому отцу не отказывают», — сказал когда-то примас ксендзу Войтыле. Можно ли было вообразить тогда, что этот робкий священник, которого выбило из колеи известие о производстве в епископы, станет римским папой? Чудны дела Твои, Господи!

«Дражайшие братья и сестры!» — обратился понтифик по-итальянски к верующим с балкона собора Святого Петра. И это тоже было в новинку. Сестры? Никому из римских пап не приходило в голову так говорить[551]. Но разве мог он по-иному обращаться к пастве при его-то неусыпной заботе о матерях и младенцах? И в этом он тоже подхватывал эстафету у предшественников: из всех вопросов современной жизни лишь два Павел VI предпочел решить лично, без обсуждения с епископами, и оба так или иначе касались женщин — целибат и контроль за рождаемостью[552].

Католиков всего мира, да и не только их, решение конклава повергло в изум­ление. Войтыла? Странное имя сбивало с толку. «Он из Азии? Или черный?» — спрашивали друг друга люди на площади. Кардинал-протодьякон, в чьих обязанностях лежало объявлять знаменитое «habemus papam» («У нас есть папа»), и тот сделал паузу перед фамилией, боясь ошибиться в произношении[553]. На участников конклава посыпались глупые вопросы от ошарашенных корреспондентов. «Это — большое событие?» — спросил итальянский журналист кардинала Бенелли. «Разумеется, это большое событие!» — саркастически отозвался тот[554].

Но потрясение, выпавшее на долю католиков всего мира, — ничто в сравнении с тем безумием, которое началось в Польше. Невзирая на рабочий день, Краков той же ночью захлестнула волна гуляний. По всему городу звонили колокола и шли благодарственные молебны. Тадеуш Голуй, однокурсник Войтылы, получив известие об итогах конклава, выпалил прямо на заседании местного отделения Союза писателей, в присутствии главы воеводского комитета партии и руководителя спецслужбы: «Вот нам и крышка!» А верховный партийный бонза краковских литераторов Владислав Махеек мрачно предрек: «Ну, теперь будем целовать задницу католикам» — и достал из портфеля бутылку водки. «Позволят ли?» — откликнулся кто-то из зала[555].

А что творилось в Вадовицах! Бывший законоучитель Войтылы ксендз Эдвард Захер, не в силах унять нахлынувшие чувства, сам принялся бить в колокол городского собора. Когда же храм наполнился народом (все уже были, конечно, в курсе), священник попытался произнести речь, но не смог — голос его срывался. Тогда слово взял один из викариев, а седовласый ксендз раскрыл приходскую книгу за 1920 год, отыскал там фамилию Войтылы и приписал по-латыни: «Выбран римским папой 16 октября 1978 года. Принял имя Иоанна Павла II»[556].

Как не закружилась голова у самого Войтылы? Вмиг взлетев из руководителей пусть важной, но одной из многих епархий, в политики глобального масштаба, мог ли он не испытывать страх? Выходец из крохотного городка во второстепенной стране, отныне он управлял древнейшей и крупнейшей организацией на Земле; его словам теперь внимали не миллионы даже — миллиарды людей. Как тут не растеряться?

Перейти на страницу:

Все книги серии Критика и эссеистика

Моя жизнь
Моя жизнь

Марсель Райх-Раницкий (р. 1920) — один из наиболее влиятельных литературных критиков Германии, обозреватель крупнейших газет, ведущий популярных литературных передач на телевидении, автор РјРЅРѕРіРёС… статей и книг о немецкой литературе. Р' воспоминаниях автор, еврей по национальности, рассказывает о своем детстве сначала в Польше, а затем в Германии, о депортации, о Варшавском гетто, где погибли его родители, а ему чудом удалось выжить, об эмиграции из социалистической Польши в Западную Германию и своей карьере литературного критика. Он размышляет о жизни, о еврейском вопросе и немецкой вине, о литературе и театре, о людях, с которыми пришлось общаться. Читатель найдет здесь любопытные штрихи к портретам РјРЅРѕРіРёС… известных немецких писателей (Р".Белль, Р".Грасс, Р

Марсель Райх-Раницкий

Биографии и Мемуары / Документальное
Гнезда русской культуры (кружок и семья)
Гнезда русской культуры (кружок и семья)

Развитие литературы и культуры обычно рассматривается как деятельность отдельных ее представителей – нередко в русле определенного направления, школы, течения, стиля и т. д. Если же заходит речь о «личных» связях, то подразумеваются преимущественно взаимовлияние и преемственность или же, напротив, борьба и полемика. Но существуют и другие, более сложные формы общности. Для России в первой половине XIX века это прежде всего кружок и семья. В рамках этих объединений также важен фактор влияния или полемики, равно как и принадлежность к направлению. Однако не меньшее значение имеют факторы ежедневного личного общения, дружеских и родственных связей, порою интимных, любовных отношений. В книге представлены кружок Н. Станкевича, из которого вышли такие замечательные деятели как В. Белинский, М. Бакунин, В. Красов, И. Клюшников, Т. Грановский, а также такое оригинальное явление как семья Аксаковых, породившая самобытного писателя С.Т. Аксакова, ярких поэтов, критиков и публицистов К. и И. Аксаковых. С ней были связаны многие деятели русской культуры.

Юрий Владимирович Манн

Критика / Документальное
Об Илье Эренбурге (Книги. Люди. Страны)
Об Илье Эренбурге (Книги. Люди. Страны)

В книгу историка русской литературы и политической жизни XX века Бориса Фрезинского вошли работы последних двадцати лет, посвященные жизни и творчеству Ильи Эренбурга (1891–1967) — поэта, прозаика, публициста, мемуариста и общественного деятеля.В первой части речь идет о книгах Эренбурга, об их пути от замысла до издания. Вторую часть «Лица» открывает работа о взаимоотношениях поэта и писателя Ильи Эренбурга с его погибшим в Гражданскую войну кузеном художником Ильей Эренбургом, об их пересечениях и спорах в России и во Франции. Герои других работ этой части — знаменитые русские литераторы: поэты (от В. Брюсова до Б. Слуцкого), прозаик Е. Замятин, ученый-славист Р. Якобсон, критик и диссидент А. Синявский — с ними Илью Эренбурга связывало дружеское общение в разные времена. Третья часть — о жизни Эренбурга в странах любимой им Европы, о его путешествиях и дружбе с европейскими писателями, поэтами, художниками…Все сюжеты книги рассматриваются в контексте политической и литературной жизни России и мира 1910–1960-х годов, основаны на многолетних разысканиях в государственных и частных архивах и вводят в научный оборот большой свод новых документов.

Борис Фрезинский , Борис Яковлевич Фрезинский

Биографии и Мемуары / История / Литературоведение / Политика / Образование и наука / Документальное

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих казаков
100 великих казаков

Книга военного историка и писателя А. В. Шишова повествует о жизни и деяниях ста великих казаков, наиболее выдающихся представителей казачества за всю историю нашего Отечества — от легендарного Ильи Муромца до писателя Михаила Шолохова. Казачество — уникальное военно-служилое сословие, внёсшее огромный вклад в становление Московской Руси и Российской империи. Это сообщество вольных людей, создававшееся столетиями, выдвинуло из своей среды прославленных землепроходцев и военачальников, бунтарей и иерархов православной церкви, исследователей и писателей. Впечатляет даже перечень казачьих войск и формирований: донское и запорожское, яицкое (уральское) и терское, украинское реестровое и кавказское линейное, волжское и астраханское, черноморское и бугское, оренбургское и кубанское, сибирское и якутское, забайкальское и амурское, семиреченское и уссурийское…

Алексей Васильевич Шишов

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии