Иоанн Павел II. Поляк на Святом престоле

Звездный час теологии освобождения пробил в 1968 году на Второй конференции епископов Латинской Америки, прошедшей в Медельине. Вполне в духе того времени участники конференции осудили государственное насилие и несправедливость капитализма, заклеймили эгоизм богачей и призвали церковь к солидарности с бедняками. Была разработана целая концепция преференций для бедных, нашедшая поддержку у Павла VI, который позднее, однако, отмежевался от теологии освобождения и всячески порицал участие духовенства в политике[600]. Войтыла разделял подход своего предшественника. Неприязнь к теологии освобождения заставляла его видеть во всяком церковном критике латиноамериканских режимов отступника. Когда в мае 1979 года архиепископ Сан-Сальвадора Оскар Ромеро попытался рассказать ему об эскадронах смерти, убивших за три года около пятидесяти слуг церкви, в том числе его друга иезуита Рутилио Гранде, понтифик отнесся к этому очень холодно. Победа левых вызовет месть и кровопролитие, предупреждал он.

Тем большим потрясением явилась для него гибель самого Ромеро в марте 1980 года[601]. Судьба сальвадорского архиепископа стала проблемой для всего понтификата Иоанна Павла II. Признать его пострадавшим за веру было нельзя, поскольку погиб он все же не из‐за религиозных взглядов. Но игнорировать смерть Ромеро тоже не получалось, ведь его, прямо как Станислава Щепановского, убили у алтаря во время богослужения. В итоге спустя двадцать лет на проповеди в честь двухтысячелетия христианства Иоанн Павел II упомянул его среди других мучеников, но так и не беатифицировал. Лишь в 2014 году папа-аргентинец Франциск начал процесс причисления Ромеро к лику блаженных.

Визит понтифика в Мексику происходил в разгар боев сандинистов с войсками никарагуанского диктатора Анастасио Сомосы. Всего лишь за месяц до того, в декабре 1978 года, бойцы Сомосы убили священника Гаспара Гарсиа Лавиана, взявшегося за автомат для борьбы с капитализмом. А очень скоро, в июле 1979 года, сандинисты придут к власти и включат в свое правительство двух солдат-иезуитов — братьев Карденалей. Латинская Америка продолжала полыхать.

Президент Портильо встретил понтифика в аэропорту Мехико очень сдержанно, хотя все же сподобился на любезную фразу: «Вы у себя дома!»[602] Папу римского принимали не как главу государства, а как главу церкви, с которой у правящей в Мексике Институционально-революционной партии сохранялись непростые отношения. В стране действовал запрет на религиозные собрания вне храмов, а служители культа не имели права появляться на улице в священнических одеждах. Поэтому мексиканские епископы встречали понтифика в костюмах и галстуках. Куда там польским коммунистам с их нападками на клир!

«Ваше святейшество, прошу помнить, что католическая церковь — не одна большая Польша», — предупредил Войтылу Элдер Камара, тоже прибывший в Мексику[603]. Истинно так! Пусть руководящая в Мексике партия тоже была левой и тоже оказывала давление на духовенство, ситуации в странах различались кардинально. В Польше коммунисты не могли подчинить себе церковь, поскольку та считалась главным поборником национального духа, а коммунистов многие полагали советскими марионетками. В Мексике же, напротив, Институционально-революционная партия выглядела защитницей суверенитета страны от влияния США, зато церковь в глазах немалой части граждан отождествлялась с проамериканской военной диктатурой и отсталостью, от которых страну избавила революция 1910–1917 годов. Это и был тот самый фактор культуры и менталитета, на который любил ссылаться Войтыла.

Впрочем, народ встречал папу не просто сердечно, а с восторгом. Шутка ли — первый в истории первосвященник, прибывший в Центральную Америку! Миллионные толпы сначала в Мехико, а затем — по дороге в Пуэбло, где проводилась конференция; плакаты на испанском и польском (!) языках: «Здравствуй, земляк!», «Пуэбла любит папу»; сотни священников и монахов, которые вопреки запрету стояли вдоль трассы следования кортежа в сутанах и рясах. Да и сам Войтыла производил сильное впечатление. Даже итальянцы испытывали волнение, глядя на римского папу, шагающего по улицам мексиканских городов в красном плаще. Цветное телевидение было еще в новинку на Апеннинах, и такие яркие сюжеты производили большое впечатление. Что уж говорить о мексиканцах! В первую ночь пребывания римского папы на мексиканской земле верующие допоздна распевали песни под его окнами, пока Дзивиш не попросил их быть потише[604].