Иоанн Павел II. Поляк на Святом престоле

Партийцев нервировало не только общение высокого гостя с неблагонадежными людьми, но и его пастырская деятельность, мало считавшаяся с реалиями холодной войны. Так, 5 июня 1987 года Иоанн Павел II отправил апостольское послание литовскому епископату по случаю 600-летия крещения Литвы, а 10 июня в Кракове воздал хвалу королеве Ядвиге, брак которой с Ягайло положил начало ягеллонской идее с ее кресами и Польшей от моря до моря. Для польских властей все, что хотя бы отдаленно затрагивало интересы СССР, являлось табу, и они, конечно, не могли безучастно взирать на такие эскапады главы Святого престола.

В Варшаве на встрече с участниками католических кружков при творческих сообществах первосвященник обратился к известной мысли Норвида о труде и искусстве как части спасения мира и вновь процитировал так полюбившийся ему отрывок из «Прометидиона»:

Ведь красота дана для восхищенья,
Работа же — для воскрешенья.

Он посетил могилу Ежи Попелушко при костеле Станислава Костки в польской столице и молча помолился над ней, не произнеся никакой речи, чтобы не задевать правящий режим. Зато в выступлении перед членами конференции польского епископата римский папа с невиданной резкостью обрушился на марксистов, сказав то, что уже выразил в энциклике «Dominum et Vivificantem»: диалектический материализм по своей природе враждебен вере[938].

Представители властей, разумеется, не могли остаться довольны всем этим. Однако раздражение у них вызвало не то, о чем понтифик успел сказать, а то, о чем он умолчал: смягчение режима, произведенное Ярузельским, и борьба за мир. Одиннадцатого июня новый шеф Управления по делам вероисповеданий Владислав Лоранц перечислил эти претензии заместителю секретаря епископата. «Римский папа говорит о правах человека, требует субъективации. Но никакой субъективации не будет, пока не появятся средства на обеспечение минимума цивилизованной жизни. А они не появятся, пока все уходит на вооружения»[939].

Субъективация — это наследие философских упражнений Войтылы. Понтифик имел в виду превращение общества в субъект политических действий, то есть, проще говоря, наделение людей рычагами влияния на власть. Об этой «субъективации», а также о «самосознании общества» Войтыла говорил и с Ярузельским перед отлетом в Рим. Генерал вышел к журналистам сердитый, в своей речи опять принялся рассуждать о геополитических выгодах Польши от союза с СССР, заодно попытался обратить папскую риторику против первосвященника, подняв тему солидарности с жертвами расизма и колониализма во всем мире (извечный ответ коммунистов на упреки в отсутствии демократии: «А у них негров вешают»). Польский лидер даже взялся открыто поучать земляка, о чем тому следует говорить, вызвав изумление у редакции «Оссерваторе романо», которая поначалу вообще не хотела публиковать дерзкие слова генерала, но затем все же сделала это, хотя лишь в польской версии — видимо, чтобы не ввергать в шок католический мир. Войтыла же, заранее ознакомленный с речью председателя Госсовета, еще обострил акценты в прощальном выступлении и включил в него пассаж о правах человека, которого не было в первоначальной версии текста[940].

Сразу после отлета Войтылы поляки поспешили отчитаться о его визите перед «старшим братом»: в СССР отправился Владислав Лоранц. В разговоре с советскими коллегами он держался осторожно и старался не сгущать краски, но даже из его взвешенных фраз следовало, что «визит папы, хотя и проходил в рамках сохранения общественного порядка, нанес серьезный политический урон партийному и государственному руководству страны, с далеко идущими последствиями. Признание Солидарности как явления в польском обществе, а не как организации, призыв к свободе всех народов и к активности молодежи, звучавшие в ходе визита папы, активизировали внутреннюю оппозицию»[941].

Действительно, диссиденты оживились: спустя пять месяцев окружение Валенсы образовало Общепольскую исполнительную комиссию, которая взяла на себя функции руководства нелегальным профсоюзом. Тогда же, в октябре, возобновились переговоры об урегулировании правового статуса церкви.