Я уезжала с Бали, совершенно четко осознавая, что я не бабочка. Я не чувствовала себя ни сильно изменившейся, ни просветленной. Нет, я ощущала усталость и разочарование. Однако теперь, восемь лет спустя, понимаю, что действительно изменилась тогда. Достаточно лишь признать, что изменения возможны, — и ты уже меняешься. Разумеется, я не превратилась сразу в бабочку, упорхнувшую домой, — была простой девчонкой, но тем не менее посадила семена, которым в свое время предстояло прорасти, хотела я этого или нет.
Я сразу же заметила, что мне теперь труднее глумиться над организованной религией со своими друзьями-атеистами. Стала спокойно воспринимать те свои качества, которых раньше стыдилась: к примеру, стремление верить в некоего Бога или нечто Божественное до самой смерти, а также желание присоединиться к какой-либо церкви. (Я пока этого не сделала, так что не волнуйтесь.) И чем больше я принимала эти простые и сомнительные истины, тем проще мне было выслушивать ложь от себя самой.
Я надеялась, что, съездив на Бали, вернусь просветленной и мне больше никогда не надо будет решать никакие проблемы. Но к концу семинара жизнь не стала проще, поэтому я сделала выбор, показавшийся мне самым правильным: не оглядываться, не смотреть по сторонам, просто идти вперед по Пути, который уже обозначен. Придерживаться плана. Я сказала себе, что перееду в Нью-Йорк и мы с Джоной полюбим друг друга по-новому, как взрослые люди, а не как детишки из колледжа, затеявшие игру во взрослых. Я не стану тосковать по своим родным, так как буду знать, что мы любим друг друга и будем видеться по праздникам. В общем, поступлю так, как должна.
Но где-то в глубине души или в глухих закоулках ума я посеяла те семена, которые потихоньку прорастали. И вскоре начала понимать, что весь мой план — это сладкая и грустная ложь, которой я сама себя потчевала по весьма уважительной причине: просто не знала, как осуществить то, о чем мечтает мое сердце.
Мое пребывание на Бали закончилось свадьбой, а это, как известно, считается хорошим знаком, символом оптимизма и веры, восстановления порядка. Что напоминает мне о Джессике.
Через семь лет после Бали, проделав путь в час длиной от Сиэтла к югу, я очутилась в прекрасном саду между пурпурным домом в американском мастеровом стиле и пристройкой, оборудованной для проведения массажных сеансов и занятий йогой. Это был сад Джессики, и приехала я на ее свадьбу. На ней были белые туфли, купленные на Бали: те самые сандалии с бусинками. Она надела их впервые.
Если бы вы увидели мужа Джессики, то всерьез задумались бы о том, чтобы принять участие в кое-каких шаманских ритуалах, которыми она его завлекла. Он прекрасно танцует, как и Джессика. Он высок, хорош собой, умен и… как бы это сказать? Он нормальный. Никаких йоговских закидонов. Он мне рассказывал, как впервые попытался принять антибиотики, уже будучи знакомым с Джессикой, и та заявила:
— Нельзя надеяться, что одна таблетка решит все твои проблемы!
На что он ответил:
— А две?
После церемонии я поймала его под огромным сиреневым кустом на заднем дворе.
— Это Джессика все организовала. Заметила? — спросил он.
Это была шутка, потому что церемония бракосочетания заключалась в групповой медитации в сопровождении тибетских поющих чаш, ритуальной гонг-медитации, в ходе которой в мужской и женский гонг били одновременно, что символизировало союз йони и лингама, в обращении к четырем временам года и их тотемным животным с приглашением их на церемонию, помазании перышком, которое макали в ароматный порошок под названием «любовь и благодарность», ритуальной благодарности камню, который помог Джессике привлечь любовь («и сработало же!»), и пылком монологе об экстатическом слиянии, растворении и перенаправлении волн любви в пространство.
Я рассмеялась и ответила, что да, почерк Джессики заметен. Счастливый муж пожал плечами и проговорил:
— Я и не на такое согласен, лишь бы жениться на ней.
Тогда мне эта фраза показалась слащавой, но разве не о таком мы все мечтаем? О человеке, который любит нас за наши странности. О возлюбленном, гуру или Боге, который смотрит на вас со всеми вашими чудачествами и противоречиями и видит не ущербную модель, а безупречную, уникальную душу, заслуживающую любви.