Йога-клуб. Жизнь ниже шеи

— А что, если у нас будут дети, а я вдруг испытаю озарение, как святой Августин, и решу, что обрела Христа? Захочешь ли ты, чтобы они выросли католиками? То есть я, конечно, уверена, что ничего такого не будет, но чисто гипотетически?

— Конечно, — ответил он. — Или мы можем сделать, как твои родители: растить детей без какой-либо религии, зато потом отправить их в католическую школу. И посмотреть, что будет.

— Классно, — ответила я. — Сбросить детишек на католическую церковь, чтобы сами разобрались, что к чему. — Я задумалась на минутку. — А вообще, я могла бы просто учить их йоге.

— Нет уж, спасибо, мне тут не нужен выводок мочепийцев! — отшутился Курт. — Мои дети пить мочу не будут.

— Твоя жена тоже, — возразила я, — одного раза мне вполне хватило. — Его глаза округлились, и я поняла, что только что ляпнула. — О, черт!

Его щеки вспыхнули, и он обнял меня. Я зажала его лицо в ладонях.

— Не думала, что такое вообще возможно, — проговорила я.

В тот вечер я вышла из его дома в каком-то странном состоянии. Я была уверена, что только что пожелала «спокойной ночи» человеку, с которым хотела бы всю жизнь прожить вместе, и все же невольно оглядывалась через плечо, чувствуя себя предательницей. Вернувшись домой, написала восторженный рассказ о сегодняшнем дне, за которым, однако, последовала привычная доза наказания.

Самобичевание продолжалось еще несколько месяцев. А время, не отданное упоительному самоуничижению на веранде моей тетки, я проводила с Куртом. Никогда в жизни я не была так счастлива. Иногда мне даже казалось, что это невозможно, что должен быть какой-то подвох. Так же нельзя, чтобы мужчина делал тебя счастливой, особенно если ты не заслужила счастья. Мне начало казаться, что это все не по-настоящему.

Чем счастливее я ощущала себя рядом с Куртом, тем меньше доверяла своему сердцу, тем хуже было наказание. Счастье? Да это же не для меня. Разве мне теперь до счастья? Нет, моя судьба отныне — власяницы и «меа кульпа»[41].

Но в конце концов мое уныние уступило любопытству. Однажды, проснувшись в постели Курта и глядя на него, пока он еще спал, я вдруг ощутила крошечный проблеск надежды. Может, это и вправду происходит на самом деле? Что, если любовь, о которой все столько говорят, любовь, которую я, как мне казалось, видела между Индрой и Лу, любовь, к которой я стремилась всем сердцем, действительно возможна? Что, если она сейчас лежит рядом?

Иногда я задумываюсь: если такая любовь — та, что распахивает твое сердце, словно устричную раковину, — если эта любовь — всего лишь миф, что же тогда реальность?

Через несколько месяцев после начала нашего с Куртом романа меня по-прежнему периодически преследовали приступы угрызений совести, словно остаточные толчки после большого землетрясения. Тогда я решила, что смена обстановки пойдет мне на пользу. И вот через год после возвращения из Нью-Йорка мы с Куртом отправились в Южную Америку, смотреть руины инков и пить мальбек[42] огромными бокалами.

По приезде в Лиму наша подруга Кэти рассказала нам о шаманке. Несколько раз в год Кэти и ее родные ездили к этой курандеро[43] в Северный Перу на ритуал очищения. Курт потом вспоминал, что, только услышав слова «шаманка» и «ритуал», взглянул на меня и сразу понял: ему крышка. Я должна была увидеть этого целителя во что бы то ни стало. И вот, через шесть часов после возвращения из Мачу-Пикчу, с распухшими от резкого перепада высот головами, мы сели на самолет и полетели на север, в Чиклайо.

— Пора на встречу с колдуньей! — пропел Курт, когда на рассвете сработал будильник.

Весь день мы бродили по Чиклайо, а также отоваривались на рынке для колдунов, где один дядька пытался всучить мне высушенные головы и подлинные артефакты цивилизации моче[44]. В полночь мы взяли такси и отправились в заброшенную часть города, где рыскали бездомные собаки, улицы были завалены мусором и горел единственный тускло-желтый фонарь, свет которого почти поглотила черная ночь.

Итак, мы приехали к Исабель, шаманке. В дверях нас встретила ее помощница Иоланда, и мы вручили ей конверт с деньгами, который она сложила пополам и сунула в карман, а затем проводила нас в дом. Внутри было почти так же пыльно, как на улице. С низких потолков свисала грязная паутина.

Муж и дети Исабель сидели у маленького старого телевизора. В доме пахло рыбой и жареным маслом.

Иоланда подвела нас к двери, ведущей в маленький дворик. Ночь была ясная, и мы инстинктивно обратили головы к небу, разглядывая созвездия. Вскоре нас рассадили — кого на корточки, кого в позу лотоса — вокруг небольшого алтаря, который Исабель называла «меса». Он был заставлен пузырьками со снадобьями и лосьонами, текстами молитв, камушками, палочками, фигурками, кусочками лент, а еще там было несколько распятий и серая пластиковая миска, наполненная какой-то зеленой жижей, похожей на желе. Но на самом деле это был сок галлюциногенного кактуса Сан-Педро.