Йоханн Гутенберг и начало книгопечатания в Европе

Первая гласная заявка в его пользу появилась в вышедшем у Йоханна Шотта в 1520 г. Птоломее — с гербом Ментелина и надписью, величающей его изобретателем книгопечатания, — явный противовес императорской привилегии в Ливии 1518 г. Йоханна Шеффера. В 1521 г. гуманист Иероним Гебвилер (в Panegyris Carolina), поддерживая эту версию против фустовской, датирует «изобретение» Ментелина 1447 г. (что могло бы быть реминисценцией печатни, выпустившей Лотария 1448 г.), но далее возвращается к дате 1440. Якоб Шпигель, примкнувший к шоттовской пропаганде сразу после смерти Вимпфелинга, в 1531 г. указывает 1444, в 1541 г. — в Lexikon juris civilis — 1442. Йоханн Шотт в 1436 г. в первом издании своей рифмованной хроники (Kurtz viler Historien Handbuchlein) относит ментелиновское изобретение к 1440 г., отмечая, что в Майнц оно попало durch untrew (через неверность). Эта подстановка под Ментелина гутенберговских дат у Шотта и Шпигеля, об истине знавших и, вероятно, еще видевших те издания с колофонами Гутенберга, на которых эти даты зиждятся (и какое-то издание 1444 г.), была сознательной фальсификацией. Из нее выросла уже не антифустовская, а антигутенберговская схема, которая с фиоритурами (Генсфлейш — укравший изобретение ученик или слуга Ментелина, печатавший в Майнце на средства богатого Гутенберга и за неверность наказанный слепотой; Ментелин, умерший с горя, и пр.) печатно и рукописно распространялась окружением Йоханна Шотта. Здесь уже знание роли не играло, а расцвечивалась — за счет слухов о роли Петера Шеффера по отношению к Гутенбергу — уклончивая версия «Каталога страсбургских епископов» Вимпфелинга. Так была подготовлена калька и для костеровской легенды (см. гл. II). Так кража изобретения Фустом и Шеффером, оформленная колофоном Псалтыри 1457 г. и, судя по развитию мотива кражи, в качестве таковой оцененная современниками, дала повод присваивать славу изобретателя книгопечатания любому желаемому кандидату, проецируя обвинение в краже на остальных, в том числе на Гутенберга.

Символика немецкой «Сивиллиной книги». Brant S. Varia carmina. Страсбург, 1498 г.

К первому столетию книгопечатания и в Майнце и в Страсбурге проявляется противодействие и фустовской и ментелиновской фальшивкам. Страсбургский лютеранец Каспар Хедио (в Paraleipomen rerum memorabilium 1537 г.) сразу после рифмованной хроники Шотта пересказывает вимпфелинговскую версию 1505 г. — называет изобретателем Гутенберга, отмечая спорность в пользу Фуста, но год принимает 1446, которого в других известиях нет. В его же немецкой переработке «Хроники» Куспиниана (Страсбург, 1542) пересказана шпонхеймская версия Тритемия, с подробностями лишений Гутенберга (обозначенного как страсбуржец) до встречи с помогшими ему «добрыми людьми» — Фустом и Генсфлейшем (!); изобретение, — возможно, в противовес ментелиновскому «юбилею» 1540 г. — относится к 1450 г., с отметкой спорности в пользу Петера Шеффера; Ментелин упомянут лишь как страсбургский печатник. В Майнце — предупреждая, видимо, фустовское столетие 1450–1550, гутенберговская традиция утверждается в 1541 г. латинской поэмой (Encomium calcographicum) Йоханна Арнольда из Марктбергеля (Bergellanus), вышедшей apud s. Victorem extra muros Moguntiae ex officina Francisci Beham, т. e. в типографии при монастыре св. Виктора под Майнцем, где автор был корректором. Расписывая в предисловии свое стремление следовать Тритемию и выспренне восхваляя стихами «святую триаду» — Гутенберга, Фуста и Шеффера, он тем не менее вставляет в стих, что в тяжбе Фуста против Гутенберга «устрашенный суд» вынес неправильный приговор, который «сегодня тяготеет над судьями» (Causa fori tandem pavidi defertur ad ora Hodie pendet iudicis inque sinu), то ли как возбужденный кем-то и незавершенный пересмотр дела, то ли как висящая над судьями вина неправого решения. Эти строки вводят никем не затронутый факт, в котором трудно усомниться: преемственность шла от монастыря св. Виктора (в братстве при коем из участников тяжбы были Гутенберг в последние свои годы и Хельмаспергер). Само его противоречие дифирамбической триаде говорит о реальной основе. Знал ли Бергеллан больше, чем сказал? Не для того ли возносил Тритемия и «божественный принцип» троичности, чтобы ввести Гутенберга (для майнцского официоза его тогда не было, были только Фуст и Шеффер)? По тому, что через 85 лет после тяжбы память о ней была еще жива, можно видеть, какое впечатление оставило в Майнце крушение Гутенберга.