– Два года назад я увидела на теле Миши синяки, и самые страшные подозрения подтвердились, – я сделала большой глоток чая и зажмурилась. Горячая жидкость обожгла небо и переключила внимание с воспоминаний на физическую боль. – Острый лимфобластный лейкоз у детей развивается стремительно и быстро. Сначала была химиотерапия. Количество опухолевых клеток снизилось, но их все равно было больше, чем нужно для достижения ремиссии. Летом была операция по пересадке его собственных стволовых клеток, так как донора найти не удалось. Сейчас все показатели в норме. Врач констатировал ремиссию, но Миша в группе риска. Я не знаю, что тебе еще рассказать.
У меня не слушался язык, я очень мало разговаривала о болезни не с врачом. На меня нападал ступор, когда кто-то просил меня рассказать, ну как там Миша. Я знала, что люди сочувствуют и хотят поддержать, но не умела делиться. Я считала глубоко личным переживанием болезнь ребенка. И, как следствие, оказалась в глубоком вакууме, перестав общаться со всеми, кроме Сени и Риты.
Я рассказывала Стасу, и у меня в голове складывался пазл, как много забрала у меня болезнь сына. Как жизнь разделилась на «до» и «после». Я замкнулась, вычеркнула из жизни подруг, развлечения и любовь, мне казалось, вот эта цена, которую я плачу за жизнь своего ребенка. И эта цена мне казалась мизерной, я готова была отдать за него жизнь.
– Значит, сейчас все хорошо? – подводит итог моей речи Стас.
– Я не знаю. Я не хорошо. Я продолжаю бояться каждый божий день и не могу жить дальше. Но ладно я, мне себя не жалко. Но я не даю Мише жить полной жизнью, как должен жить ребенок. Я даже сюда ехать не хотела, вдруг он заболеет? Я постоянно жду подвоха, жду, что плохое случится. Боюсь расслабиться и пропустить очередной удар судьбы. Я кругом облажалась.
Кажется, я слишком много сказала. Больше, чем за последние два года. И Стас это понял, я видела по его глазам. Он взял меня за руку и сказал:
– Представь, что мы с тобой в поезде. И ехать вместе нам неделю. Я выйду где-то в Хабаровске, а ты поедешь еще дальше… во Владивосток, например. Мы не знаем друг друга, мы просто попутчики. Судьба свела нас в месте на короткий срок, и давай возьмем то, что нам дают. Я – свободные уши, и ты можешь мне рассказать все, что тебя гложет. Не знаю, почему в этом поезде оказался я, но я люблю приключения.
Твердая и теплая рука, неравнодушный взгляд, а что еще может быть нужно усталой женщине? И я рассмеялась. Мне стало хорошо на душе.
– Спасибо. Ты сегодня настоящий Дед Мороз.
Я забрала руку и налила еще чаю. Мне хотелось, чтобы это не выглядело как бегство, но начинающая зарождаться близость была для меня сложнопереносимой. Но мне стало легче от слов. И приятно от его внимания.
– Я сам от себя не ожидал. Поддался импульсу. Такое поведение мне не свойственно. Ты была права – я не хороший. Я все делаю для себя. Я эгоист, и альтруизм мне чужд.
Он говорил, а я понимала, что это ерунда. Чушь собачья. Он сам про себя придумал какие-то глупости и верит в них. Плохие люди так себя не ведут.
Но мне захотелось перевести тему. Чего это мы все про меня?
– Раз уж у нас сегодня откровенный разговор, расскажи про себя.
– Что ты хочешь узнать?
Задать прямой вопрос едва ли легче, чем отвечать на него.
– Почему ты один? Ты такой…
– Такие разговоры я не могу продолжать без коньяка, – сказал Стас и достал из кухонного шкафчика красивую бутылку, а потом щедро плеснул жидкости из нее прямо нам в чай.
– Стой, да я уже с трудом соображаю. Я не могу столько пить.
– Если хочешь продолжать разговор – пей.
И я послушно сделала глоток обжигающей жидкости.
– Я не верю. Не верю женщинам. Женщины сначала говорят, что любят, а потом предают, лгут и пытаются забрать у тебя все, что есть, а тебя бросают, как ненужную вещь. Я не готов играть в эту игру, правил которой не знаю. Мне проще одному, тут все зависит только от меня.
– И ты никогда не любил?
– Я считаю, что понятие любви очень сильно раздуто. Под него маскируют всякую дичь. Путают понятия, подменяют одно другим. На свете есть столько интересных вещей, что вешать на себя удавку в виде женщины я не готов.
Где-то в глубине души я понимала, о чем он.
– Не согласна с тобой. Без любви не было бы детей, а они самое главное в жизни.
– Ты смешная, – сказал Стал, встал и пошел к холодильнику. – Дети появляются от секса. Физиология, природа, инстинкт размножения, – все что угодно, но вот не чувства лежат в основе появления детей. И про самое главное я бы поспорил. Это когда больше ничего нет, вот тогда да. Можно оправдывать свою несостоятельность посвящением жизни ребенку.
И мне стало его жаль. Сколько ему лет? Он старше меня, но вряд ли намного. И он не знает, что значит любить и быть любимым. Что дает хорошего это чувство, как наполняет и раскрашивает жизнь яркими цветами. Я очень сильно хочу, чтобы она еще случилась в моей жизни. Я хочу жить, хочу любить, даже если потом будет очень больно. Но разве мне можно думать о себе, когда Миша болеет?