Йомсвикинг

Мы с Сигрид выбрались на другой берег. Вместе с лошадьми мы ринулись за деревья, где можно было укрыться от стрел. Казалось, что люди Олава забыли про нас. Возле самой воды стоял Осин с саксом в руке. В него выпустили еще одну стрелу, она попала ему в бедро, и он упал на колени. К нему подбежал один из людей Олава и схватил за руку, сакс выпал у Осина из руки в воду. Он снова повернулся к нам, и мне даже показалось, что на его лице появилась улыбка, когда он увидел, что мы перебрались на другой берег. Но тут подошел человек в накидке из волчьей шкуры и с охотничьим копьем – это был Рос. Он приставил копье прямо под руку Осина, надавил и пропустил копье через грудную клетку. Осин не проронил ни звука, пока это все происходило, и я очень хочу верить, что копье попало ему в сердце и что он уже был мертв, когда Рос вынул из него копье. С псов сняли намордники и спустили с привязи. Они подбежали к Осину; один подскочил к его горлу, двое других принялись рвать ему руку. Люди Роса наблюдали за этим с большим интересом, они показывали пальцами на происходившее и хохотали. Росу же это было неинтересно, он высматривал нас.

– Торстейн Корабел! Прячешься там как трус!

Тогда Сигрид взяла лук и стрелу с седла и, прежде чем я успел остановить ее, выскочила на берег и навела лук. Стрела перелетела через реку и попала в одного из мужчин, он согнулся и закричал. Теперь они навели свои луки на нас, но Рос их остановил, подняв руку.

– Ты позволяешь рабыне сражаться за тебя! Что же ты за человек?!

Я увел Сигрид обратно за деревья. Я подумал, что Рос отправит своих людей за нами, но вместо этого он распинал псов и наклонился над Осином. Один из окружения Роса поднял сакс и отдал ему, им Рос отрезал голову Осину. Потом бросил ее в реку. Бросок был мощным, голова пролетела половину реки. Он протявкал несколько слов на непонятном мне наречии и начал двигать взад-вперед своими бедрами, давая понять, что произойдет с Сигрид, когда они поймают нас. Его люди в это время забрали наших коней, которые остались на том берегу, псов оттащили от трупа, скинули его в реку, и он поплыл по течению. Того, которого ранила Сигрид, подняли за руки и ноги и понесли.

Мы скакали весь следующий день. Из-за того, что Вингуру теперь пришлось везти меня, мы выкинули практически все, что взяли с собой. Конечно, я оставил оружие, пару шкур, чтобы спастись от холода ночью, сушеное мясо и один из мехов, куда Вагн налил нам сыворотку, которая, насколько я знал, помогала от кашля. Сигрид весь день молчала, ее длинные рыжие волосы замерзли и свисали, как покрывшаяся инеем шаль, но мы не могли останавливаться до наступления темноты.

Я нашел укрытие в паре полетов стрелы от реки за буреломом. Мне удалось поджечь сушняк, который я насобирал. Я повалил плечом погибшую сосну, чтобы тепло сохранялось. Мне не хотелось использовать топор, потому что звук топора раздавался далеко в лесу. Я посматривал на Фенрира и надеялся, что он проснется, если почует погоню, но он не был сторожевым псом, а потому заснул, как только я развел огонь. Сигрид разделась в темноте и сидела, завернувшись в шкуру, пока ее одежда сохла; ее верхняя одежда из кожи, платье, длинная кофта, нижняя рубашка и сапоги висели на суке. Вид ее сохнущей одежды, она сама, обернутая лишь в одну шкуру, ее голые плечи при свете костра… Любой бы потерял голову, увидев такое, но в ту ночь она могла сидеть совершенно голой передо мной, мне было не до этого, я опасался, что Рос с его людьми уже переправились через реку и могут напасть на нас здесь в укрытии под покровом ночи.

Я стоял с датским топором в руках, повернувшись спиной к огню, пока сохла наша одежда. Я выпил сыворотки – это все, что я смог проглотить. Наконец мы оделись, и Сигрид легла возле огня. Она прижала к себе Фенрира, и я подумал, что она заснула, но, когда костер почти догорел, я наклонился, чтобы положить еще ветки, и заметил, что она плакала. Я не мог лечь рядом с ней, потому что надо было караулить. И мне показалось, что она и не хочет, чтобы я был с ней, ей надо одной пережить это горе.

– Не бойся, – сказал я. – Я буду заботиться о тебе.

Тогда она нахохлилась под шкурами, по всему ее худенькому телу пробежала дрожь…

– Если они придут… Заруби меня своим топором. Ударь меня по голове, чтобы я сразу умерла.

Я ничего не ответил, лишь стоял, вглядываясь в темноту.

30 Доносительство

Надо сказать, что лишь те, кто родился в неволе, по-настоящему преданы своему хозяину. Лишь те, кто никогда не испытал на себе, что такое быть свободным, может носить рабский ошейник, не сгорая от желания поскорее сорвать его. Все остальные, схваченные в плен и закованные в цепи, все, кого били кнутом, выбивая послушание, будут жаждать свободы. Это желание сидит внутри человека, оно требует своего, до последнего вздоха.