Йомсвикинг

Мы перебрались через Одер, но мои планы двигаться в сторону страны эстов и исчезнуть там больше мне не нравились. Я внимательно изучил карту, которую дал мне Вагн, но ни я, ни Сигрид не понимали, что там изображено, не понимали и половины рун, запечатленных на ней. Я знал, что мы доберемся до озера в Йомсборге, если просто продолжим идти вдоль Одера, и мне казалось, что лучше всего для нас будет скакать именно в этом направлении, а ни в каком-то другом. Мной руководила не только жажда свободы. Если бы я был моложе, если бы снова почувствовал страх в то утро после нападения, когда спустился к реке и вглядывался в нее, возможно, я бы поблагодарил богов, что они помогли убежать. Но в то утро я не был напуган, тот страх, который я испытал накануне, сменился жаждой мести, и когда я стоял между молоденьких березок, вглядываясь в дымку над рекой, и не видел ничего, кроме снега и деревьев на противоположном берегу, мне это не приносило облегчения. Я был разочарован, что там не было людей Роса, что я не мог выпустить в них стрелы.

Обо мне говорят, что я поступил как доносчик и предатель. Но покажите мне человека, жаждущего мести, который отпустит противника, если у него появится возможность убить его! Если бы мы поехали на север, если бы добрались до Даневирки и до королевства Вилобородого, если бы мы нашли, где он находится… Я бы предстал перед его троном и рассказал, что Олав Трюггвасон находился у Бурицлава, что у него немного кораблей и что он не так силен, как раньше. Когда пришла бы весна и лед бы сошел с Одера, Олав, скорее всего, отправился бы снова на север, и тогда Свейн с его боевыми кораблями смогли бы дождаться его флота. А я смог бы отомстить.

Я не сказал ничего Сигрид о своих изменившихся планах. Первые дни после нападения мы молча ехали по зимнему лесу. Мы постоянно оглядывались назад, часто останавливались, вглядываясь в оголенные деревья. Время от времени нам слышался топот копыт и хруст веток. Но дни шли, а мы по-прежнему были одни.

Сигрид сейчас вела себя странно, а я не очень понимал, что происходит. Вечерами она могла сидеть уставившись на огонь, и казалось, она меня не замечает. Из-за того, что у нас остались лишь две шкуры, мы были вынуждены ложиться, прижавшись друг к другу, чтобы спать на одной шкуре, а второй укрываться. Когда я прижимал ее к себе, она замирала, а ее тело напрягалось. Она вела себя совсем не так, как когда мы встречались с ней в лесу. Мы тоже ложились рядом, но она была такая нежная, хрупкая, теплая под моими руками. Конечно, я не смел запускать свои руки ей под рубашку, потому что мы оба понимали, чем это может закончиться. Но сейчас мы были свободными, достаточно взрослыми, чтобы стать мужем и женой, а мое умение строить лодки могло прокормить нас обоих и наших будущих детей. Но казалось, она чего-то боится и поэтому со мной была неприступна. Я что-то делал не так? Я ничего не понимал, стало хуже, когда одним утром я проснулся и увидел, как Сигрид стоит возле костра и стирает кровь со своих бедер.

Конечно, смешно, что до сих пор я ничего не знал о женских кровотечениях. Но я вырос без матери, и сестер у меня тоже не было, а потому знал о женщинах лишь то, что рассказывали Хальвар, Эйстейн и другие йомсвикинги.

– Ты ранена? Почему ты мне ничего не сказала? Куда… Куда попала стрела?

Я помню, как она сначала покачала головой, и ее длинные рыжие волосы рассыпались вокруг ее плеч, и она сразу стала похожа на девочку, с которой я познакомился на Оркнейских островах. На ее лице появилась улыбка, она стукнула меня рукой по груди и пробормотала, что я все понял, ведь я неглупый. Когда я снова спросил ее, не была ли она ранена, Сигрид поняла, что я не шучу. Она убрала свои кудрявые локоны с лица и посмотрела на меня.

– Ты разве не знаешь… – она положила руку себе на промежность. – …про это?

Я посмотрел вниз, мне показалось, что в нее попала стрела, но я не видел никаких разрывов на ее рубашке.

– Ты не знаешь, – проговорила она. – Торстейн… – Она снова стукнула меня по груди тыльной стороной. – Бедный Торстейн. Ему никто не рассказал…

Она опять ударила меня, уже сильнее. И снова ударила, уже другой рукой. Улыбка исчезла с ее лица. Она барабанила по мне кулаками. Я схватил ее за руки и прижал к себе, вся напряженность ушла из ее худенького маленького тела, из ее груди вырвался стон, и она прильнула ко мне.