Я взревел как дикое животное, поднимая топор. Но, вероятно, меня посетила мысль, что глупо становиться убийцей здесь, ведь те четверо были датчанами и людьми Вилобородого. Поэтому я повернул топорище в руке и ударил обратной стороной топора; я ударил сбоку прямо по рту того, что был с обрубком, и увидел, как полетели зубы и полилась кровь. Он рухнул как мешок.
Было абсолютно тихо, когда я поднял топор снова. Те трое уставились на меня. Четвертый лежал без движения у их ног, я тогда подумал, не зашиб ли его насмерть. Они оставили его лежать, а сами пятились назад с палками, зажатыми в руках, и огромными от страха глазами на бородатых лицах, потому что думали, что я наброшусь сейчас на них и поснимаю скальпы со всех.
Но мы просто уехали. Когда остановились, я спрыгнул с седла и помочился в снег, но из-за того, что в одной руке я продолжал держать топор, а второй рукой мне надо было приспустить штаны и держать член, струей я попал на ступню и низ ноги. Сигрид наблюдала за мной, сидя на лошади. Я тогда был как дикое животное, с чем она еще никогда не встречалась, общаясь со мной, у меня мелькнула мысль, что я мог напугать ее. Если бы той ночью она решилась уехать от меня и не возвращаться, я не стал бы осуждать ее за это.
Но Сигрид не уехала. Она спрыгнула с седла, отсадив Фенрира, подошла ко мне и дотронулась до моего плеча.
– Спасибо! – тихонько прошептала она. Она положила мою руку себе на спину, и мы так стояли там в темноте.
После произошедшего Сигрид уже не хмурилась и не молчала. Мы ехали рядом по дороге, она склонила голову немного набок, а ее взгляд был устремлен далеко вперед. В ней проявилась сила, которую я раньше не замечал. Она подарила мне чувство собственной значимости, осознание того, что благодаря мне она стала не просто рыжеволосой девушкой, с которой я когда-то познакомился на Оркнейских островах. Она стала женщиной, свободной женщиной. И если она пожелала остаться со мной, то только по своей собственной доброй воле и из любви ко мне.
Мы с Сигрид больше не разговаривали по поводу того, куда мы едем, что было к лучшему. Не знаю почему, но я начал сомневаться, правильно ли я сделал. Рассказать Свейну Вилобородому об Олаве казалось так разумно, когда меня посетила эта идея. Но теперь я все больше думал о нападении на Йомсборг. А что, если за ним в действительности стоял Свейн? Что, если Сигвальди лишь выполнил то, что приказал датский конунг? Конечно, такая мысль приходила мне в голову и раньше, но я быстро выкинул ее из головы, потому что был одержим жаждой мести Олаву и Росу; я представил, как даны прячутся за холмами, сотни боевых кораблей с воинами на борту, и вот, когда корабли Олава проплывают мимо них, корабли Свейна окружают их, датчане высаживаются на палубу норвежцев и колют, бьют, убивают всех, кроме Олава и Роса, эти остаются в живых, их ведут вместе. Свейн выходит вперед, почему-то я всегда вижу его с топором в руке, им он сначала бьет по груди Роса, и тот падает к его ногам. Потом он подходит к Олаву, Олав выхватывает меч, но Свейн оказывается быстрее и бьет его сбоку по шее, и Олаву приходит конец, как и его власти конунга.
Дорога вела нас дальше. Временами она изгибалась вокруг замерзших болот, покрытых льдом водоемов, упавших деревьев, валунов, но в итоге все равно так и шла в северном направлении. Иногда мы проезжали мимо деревянных навесов, сделанных другими путниками на краю дороги, нам попадались едва различимые под снегом камни, выложенные кру́гом, и пни, оставшиеся от деревьев, которые пошли на поддержание костра ночью. Мы с Сигрид предпочли уйти вглубь леса, чтобы разбить лагерь, и, хотя наши следы были видны, место подальше от дороги нам казалось безопаснее. Первые несколько дней после произошедшего на хуторе мы с Сигрид спали поочередно. Мне пришло в голову, что Рос с его людьми не сдались, они взяли у Бурицлава сани и скоро схватят нас. Возможно, они уже побывали на том хуторе и узнали, как я напал на жителей, Рос взял их с собой, и вот они уже все вместе ехали по нашим следам, уверенные в том, что скоро убьют меня. А Сигрид будут лапать жадные руки, спускающиеся все ниже по ее спине…
Дни шли, вскоре я перестал высматривать наших преследователей между деревьев. Но страх стал похож на заживающую рану, затаившуюся внутри и не причиняющую уже такой сильной боли. Сигрид начала оттаивать, она стала притягивать меня к себе под шкурами у костра, и в один из вечеров, когда я разжигал костер, она забралась под шкуру и протянула руку ко мне. Я забрался к ней и уткнулся в ее волосы, моя рука обвилась вокруг ее тонкой талии, спустилась ниже, где разлегся лохматый Фенрир. Я часто думаю, что мой первый сын мог быть зачат в ту ночь, если бы этот пес не мешал нам, забравшись под шкуру.