Йомсвикинг

В гостевом доме ночевало примерно десять человек: по большей части это были торговцы, но был там и один рослый венд, который постоянно поглядывали на меня с Сигрид. Он положил свою руку себе между ног и начал постанывать, но потом прекратил, казалось, он не мог никак определиться, стоит ли ему продолжать так сидеть, уставившись на Сигрид, или же ему надо опасаться моего датского топора. Сигрид хотела уйти в конюшню и спать там, но я решил, что безопаснее нам все-таки будет в доме или же ему придется отведать моего топора. Ночь была холодной, поэтому я мог слышать скрип снега всякий раз, когда кто-то проходил мимо.

Обе рабыни спали в этом же доме. Одна из них легла к венду, отковырявшему ей кусочек серебра со своего наруча. Мы все видели, чем они занялись под шкурами, как две собаки, случающиеся в спешке. Пока они совокуплялись, этот венд не сводил взгляда с Сигрид, до того самого момента, когда его спина изогнулась над рабыней. Он застыл со слюной на бороде, потом отвалился в сторону и заснул.

Я решил дежурить возле Сигрид всю ночь. Я сел возле ее ног, обхватив свой топор, чтобы в случае, если я начну дремать, шум падающего топора разбудит меня, но в один момент я все-таки заснул, потому что, когда я открыл глаза, я лежал на полу, а в очаге тлели угли. Я уже был готов пойти и подложить дров, но какой-то мальчик подошел с березовыми поленьями и ветками. Трудно было назвать ходьбой то, как он шел, потому что он жутко хромал. Худой, одетый в лохмотья. На его шее красовался ошейник. Когда он разжигал огонь, то украдкой бросил на меня взгляд, и я увидел, что его лицо было перекошено и все в шрамах. Трудно было сказать, родился он таким или же его лицо так изменилось после побоев. Рот был перекошен, один глаз отсутствовал, а там, где должна была быть скула, торчал какой-то желвак. Он с трудом встал на ноги, с огромным усилием выпрямился, дрожа всем телом.

Я подошел к нему. Мальчик весь сжался, закрыв голову руками, жалобно захныкал, видимо подумав, что я собираюсь бить его. Мне хотелось сказать ему, что когда-то я был таким же, как и он, что ему не следовало так унижаться, что надо встать на ноги, что он может избавиться от рабского ошейника… Но подошел один из тех монахов. Он ударил мальчика рукой по спине и начал проклинать его и его тело, вспоминая и Белого Христа, и Сатану, прогоняя несчастного в конюшню, чтобы он не пугал людей своим мерзким видом… Он пару раз пнул мальчика, подмигнул мне, наверно думая, что мне было хоть какое-то дело до него, а потом присмирел и пошел обратно, потому что увидел, что во мне закипает ярость.

Когда я проснулся, то лежал плотно прижавшись к Сигрид, обхватив ее одной рукой, в другой держал топор, а Фенрир лежал у нее на животе. Монахи ушли, а мальчика я больше так и не увидел.

Из Даневирки мы поехали дальше на север. Мы продолжили наш путь по Воинской дороге, но вскоре нам предстояло с нее съехать и следовать на восток. Мы узнали, что конунг остановился на острове Фюн, где его отец в свое время построил крепость в самой глубине фьорда. На берегу можно было найти людей, которые перевозили и всадников, и их коней на своих лодках. За одну или две серебряные монеты они были готовы перевезти нас туда, где остановился Свейн на зимовку. Седобородый старик рассказал нам об этом, было понятно, что никто не скрывал месторасположения конунга. Но мне не стоило появляться у Свейна, если мне нечего было рассказать ему, – так считал этот старый воин, и предупредил, что конунг может быть крайне вспыльчивым и непредсказуемым. Я лишь кивнул в ответ, пробормотал, что раньше уже встречался с ним и смогу постоять за себя, если понадобится. Меня намного больше беспокоил тот факт, что у нас не было серебра, а значит, мы не могли добраться до острова.