Йомсвикинг

– Мы не побеспокоим вас, – произнес один, глядя на Сигрид. Она проснулась и села, прижимаясь ко мне.

– Мы только хотели согреться, – добавил второй.

Я заметил, что они приехали на двух лошадях. Они стояли, уставившись своими большими глазами на огонь, который очень пугал их.

– У нас нет ни трута, ни огнива, – снова раздался голос первого.

– Кто-то их украл, – добавил второй. – Прямо перед тем, как нам надо было ехать дальше. Надо было бы вернуться… Нам следовало вернуться.

– Скорее всего, это сделал тот мальчишка раб, будь он проклят.

– Будь он воистину проклят, – ругался второй. – Тот, кто ворует у Божиих людей, будет гореть в аду…

– Куда вы направляетесь? – поинтересовался я.

– К датскому конунгу, – послышался ответ. – Мы хотим поведать ему о Белом Христе и крестить его, если он пожелает. Мы расскажем ему, что ледяное озеро ждет всех некрещеных.

Я хотел сказать тем двоим, что им бы лучше развернуться, что Свейн Вилобородый не пощадит того, кто будет рассказывать ему о ледяных озерах и крещении. Я чувствовал руку Сигрид на моей руке, как сильно она ее сжала, понял, что она была очень напугана. Она не хотела, чтобы эти два монаха провели эту ночь здесь, вместе с нами, я тоже этого не хотел. К тому же считал, что если мальчик и украл у них трут и огниво, то по заслугам. И более того, меня осенило, как мы могли перебраться на остров.

Было бы неправдой сказать, что я не хотел их убивать. Когда мои сыновья услышали эту историю в первый раз, они сразу же сказали, что я не должен был так поступать, что я повел себя как грабитель. Но я был уже подготовленным йомсвикингом, умел сражаться и убивать. Я был молод и силен, а Сигрид сидела прижавшись ко мне, и хотела лишь одного – чтобы эти двое исчезли. Я поднялся, держа в руке свой датский топор, пошел к деревьям, взял лошадей монахов и привязал поводья к ветке. Эти двое смотрели на меня, и, скорее всего, подумали, что я оказал им услугу, потому что они кивнули мне, и слова благодарности были уже готовы слететь у них с губ, как я внезапно ударил тупым концом топорища в глаз одного из них. Другого я сначала стукнул по голове, а потом ударил по шее. Он перевернулся на том месте, где сидел, а я не знал, убил ли его, или же он просто потерял сознание, но больше не шевелился. Тот, которого я ударил в глаз, шел, шатаясь, между деревьев и вскоре скрылся из виду, мне было слышно, как хрустели ветки под его ногами, как он кричал и молился.

Я быстро обыскал того, что лежал возле костра, но не нашел ничего, кроме кусков шкуры и связки ниток. Сигрид запустила руку под его куртку и достала оттуда распятие, которое сверкало при свете пламени. После этого мы сразу же оттуда уехали, забрав лошадей монахов. Я хотел их обменять, когда доберемся на Фюн, и распятие тоже, если в нем был драгоценный металл.

Мы с Сигрид находились сейчас где-то на побережье Ютландии, но точно не знали где. Проехав мимо торжища Хедебю восточнее Даневирки, продолжили путь по самому малонаселенному району. Мы ехали по бесконечному песчаному побережью два или три дня, пока не доехали до хутора. Он был небольшим, там стоял длинный дом, разделенный на две половины на старинный лад: в одной части находились лошади, козы и пара овец, а во второй половине жили люди: три поколения семей, с их женами, детьми и собаками. В тот вечер мы все сидели за общим столом. Старого крестьянина звали Свартур, это был седобородый старик с сильными руками, приплывший из Исландии. Жена его была датчанкой, трое сыновей, Сигвур, Тивар и Ранви, родились уже на датской земле.

Я рассказал им, что еду с вестями от Бурицлава и готов заплатить двумя лошадьми за то, чтобы перебраться на остров к датскому конунгу. Разговоры затихли, все посмотрели на Свартура во главе стола. Он хмыкнул и сказал, что у него нет людей, чтобы переправить меня, но, если я оставлю своих лошадей, он сможет одолжить мне свою шнеку. У нее есть и парус, и весла, и она хорошо ведет себя в море. За это мы и выпили.

Ту ночь мы провели на шкурах возле очага. На хуторе жили порядочные люди. Никто из молодых людей похотливо не поглядывал на Сигрид, никто не напился и не начал дурить. Мне запомнилось, что Свартур сидел с новорожденным ребенком на руках и постоянно обмакивал тряпочку в кружку с козьим молоком, а потом давал пососать ее малышу, который сразу успокаивался. Так они оба и заснули: когда я проснулся на рассвете, они там так и сидели, но кто-то заботливо укрыл их покрывалом.

Утром я пошел один на берег. Слова, которые Сигрид сказала мне перед тем, как я вышел, продолжали звучать в моих ушах.

– Я останусь здесь, Торстейн. Я не поеду обратно туда. К этим… животным.

– Но я буду с тобой, Сигрид. Они не посмеют к тебе прикоснуться. А что, если монахи придут сюда? Что, если они придут, а меня не будет? – Она немного помолчала и произнесла: – Уж лучше эти монахи, чем те животные у датского конунга. Я буду ждать здесь, Торстейн. Я так решила.