Ион

Он договорился с Ионом вместе ехать в Бистрицу на его одноконной каруце, которую тот получил за Аной. Вечером Херделя опять наставлял его, что надо говорить на суде, чтобы все обошлось добром. Ион не принимал близко к сердцу тревогу учителя. Его больше беспокоила тяжба с тестем, которая все откладывалась. Однако он слушал советы Хердели и время от времени божился, что отсидит за него в тюрьме; учитель сердился, видя в этом дурное предзнаменование. Они решили, что Ион заявит там, будто он на коленях упрашивал Херделю написать жалобу, а Херделя отказывался пять раз. Тогда Ион взял и сам написал ее своей рукой, а потом опять пришел к учителю и попросил только переписать ее по-венгерски, потому что он не знает венгерского, но Херделя и на это не согласился. Но так как Ион не мог смириться с несправедливостью, безвинно понести наказание, то однажды вечером он пришел к Херделе с бутылкой ракии, крепкой, как спирт, оба выпили, и уж когда учитель совсем опьянел, Ион вынул свою жалобу, стал на колени и со слезами на глазах начал упрашивать, чтобы тот написал ее по-венгерски. Херделя, одурманенный выпивкой, сам не сознавая, что делает, перевел ему на венгерский жалобу господину министру, но он нисколечко не виноват.

— Ведь так оно и было, Ион, да? — сказал Херделя, ласково и просительно глядя на него.

— Так, так! — утвердительно кивал Ион. — Что правда, то правда. Разрази меня бог, если я по-другому скажу!..

Выехали они глубокой ночью, чтобы вовремя поспеть в Бистрицу. Конек Иона бежал шустро, хоть и истомился на полевых работах. Когда взошло солнце, они уже въезжали шагом на гору Думитрей. Ион шел обок каруцы, и они с Херделей преспокойно толковали о его неладах с Василе Бачу и Аной, точно и забыли про суд… Внезапно их обогнала легкая бричка, такой бойкой рысью мчавшая на откос, что только колеса мелькали. Это ехал Белчуг, вызванный свидетелем по делу учителя. Ион почтительно снял шляпу, но священник глядел в сторону, упрятавшись чуть не с головой в лисью шубу. Бричка вскоре скрылась за горой.

— Злой человек! — проговорил Херделя, чувствуя, что его уверенность и надежда пошатнулись.

Ион не ответил. Оба потом долгое время молчали. Конь старался, шел прытче добрый перегон, потом останавливался передохнуть и опять сам припускался вперед. Ион трусил мелким шажком по краю дороги, крутя над головой кнут и изредка подгоняя коня покриками «гей-гей, милок, гей», а на учителя уже и не глядел. Тот сидел с застывшей улыбкой и часто-часто моргал, погруженный в тягостное раздумье. На обоих на них как будто набежало облако печали.

С вершины горы открывался великолепный вид. Долина реки Бистрицы, под легким пологом серебристого тумана, пробуждалась от сна, обласканная теплом осеннего солнца. Впереди, в низине, прижатый к лесу в зеленой и багряной листве, старинный город казался детской игрушкой, а башня лютеранской церкви — мрачным стражем-великаном, облаченным в древние одежды, посеревшие, изъеденные временем.

— Вон и Бистрица! — оживленно сказал Херделя, показывая рукой.

— Добрая земля… И возделана хорошо! — заметил Ион, окидывая глазами просторы богатой долины, похожей на огромный волшебный сад.

В утренней свежести необъятность природы и окружающего представали еще разительнее, глубоко волновали учителя. Перед огромным миром, открывшимся его взору, он почувствовал себя ничтожным и сразу проникся мучительной тревогой. Что значит он со своими страхами и надеждами, и со всей своей жизнью в головокружительном вихре этой огромной жизни? Он менее песчинки, которую случайность швыряет во все стороны. «Господь творит попечение и о птицах небесных, и о песке морском», — подумал он, стараясь унять свое смятение и ища глазами среди множества домов внизу здание суда. «Там решается участь червяков!» — вздохнул он потом, отыскав его между румынской и лютеранской церквами.

— Вон он, крестник, вон там суд! Видишь? — крикнул он, показывая пальцем на массивное трехэтажное здание с маленькими окнами, похожими на хитренькие глазки.

И теперь уже, по мере приближения к городу, его вера стала таять. Сердце у него трепетало, и все-таки на губах под белыми подстриженными усами играла кроткая улыбка. В уголках глаз поблескивали слезинки, дрожали, но не скатывались по щекам, иссеченным тонкими, мелкими морщинками, будто нарисованными рукой мастера… Беспокойные мысли все быстрее мелькали у него в голове. Он сам удивлялся, как мог рассчитывать, что вывернется из подобной передряги. И при всем том он не упрекал себя и не жалел, что надеялся. Чем был бы человек, если бы надежда не поддерживала его в жизни?

— Сдается мне, Ион, что нам с тобой нынче несдобровать! — сказал Херделя, когда они миновали таможню у въезда в город, хотя и шутливым тоном, но как бы напрашиваясь на утешение.

— Теперь уж что бес даст! — без всякого сочувствия, с грубым смехом ответил Ион.