Ион

Это было уж слишком. До сих пор он все еще колебался, потому что никого поименно не распекал в церкви. С амвона он всегда говорил, поучал, грозил или корил только вообще. Но миротворство Томы заставило его окончательно решиться.

Итак, в следующее воскресенье, читая проповедь, как и всегда, облокотясь на подсвечник, он наставлял прихожан приносить пожертвования на новую церковь, постройка которой скоро должна начаться, а после стал говорить о тех, кто сеет вражду меж сельчанами, поддавшись диаволову искушению и наущению. Затем, чуть помедлив, назвал подобным смутьяном сына Гланеташу. Все, как по команде, обернулись к Иону, тот побелел, потупил глаза в землю, дрожа от стыда, чувствуя на себе пронизывающие взгляды, не смея даже шевельнуться. Поп стал говорить еще резче, назвал его виновником всех зол в селе, упомянул про драку у Аврума и про другие, более давние, и, воздев глаза к деревянному потолку, грозил ему гневом господним ныне и за гробом.

Попреки священника хлестали Иона точно жгучим бичом. Только подлецов так ославляют при всем народе. А чем же он подлец? Что не дал себя в обиду, что хочет быть ровней со всеми? Лицо у него горело, и душа горела от стыда и горечи… Улучив момент, когда поп кончил проповедь, он вышел из церкви и стремглав пустился домой, там из-за чего-то сцепился с отцом, потом, обозленный, пошел в Жидовицу в корчму Зимэлы. Он пил весь день. Раз уж поп выставил его перед всеми негодным, так он и будет негодным. В корчме он изливал свою обиду окрестным мужикам, которые по воскресеньям стекались в Жидовицу — единственное еврейское село во всей местности, расположенное на самом перепутье, — здесь был и спиртовой завод, и корчмы чуть не в каждом доме. Под вечер, когда ракия уже притупила его сознание, он стал хвастать, что не отступится, пока не возьмет замуж Ану, лишь бы доказать попу, что, по совести говоря, никто ему не указ. Под конец он повздорил с каким-то парнем из Парвы, тот был трезвым и отколошматил Иона.

На другой день, опомнившись от хмеля и обиды, он пожалел, что потратил деньги в Жидовице и жаловался чужим людям. Он признался себе, что и поделом ему попало от попа, он действительно виноват. Чего он, по сути, хочет? Жениться на девушке, которую вовсе не любит, как бы там ни притворялся, и только потому, что она богата… Он вспомнил о Флорике. Какая славная девушка. И красивая… А как он любил ее, пока не запала ему мысль жениться на Ане!.. Вдова Максима Опри за милую душу отдала бы за него Флорику, были бы они всем довольны, имели бы детей, работали оба, и, может быть, так он и наживет больше, чем при другой-то жене…

Он приналег на работу, как будто укрепясь в решении жениться на дочери Тодосии. Вечерами он изнывал от усталости и все-таки чувствовал в себе больше сил и готовности к битве с жизнью. А мысли не переставали мучить его. Он чаще и чаще признавался себе, что, сколько ни надрывайся, все равно ничего не заимеешь. Значит, ты должен вечно батрачить на других, ты работай, чтобы они богатели? Какой прок от его смекалки, когда у него мало земли… Пойдут дети. Как их прокормишь и, главное, что им оставишь после себя? Ведь на него, какие ни на есть, три полоски придутся, а у них и того не будет… Вот и станут дети клясть его, как сам он в горькие минуты клял отца за то, что тот промотал землю, а мать за то, что не противилась этому.

Он ходил по улице, опустив глаза, словно не смел взглянуть в лицо людям. Он воображал, что встретит сострадательные или насмешливые взгляды, а это обидело бы его или разозлило. Зенобия, как и все бабы, ловившая всякий разговор, передавала ему людские пересуды, что лучше, мол, ему отстать от Аны, не ровня она ему. Такие речи вначале только злили и ожесточали его, но потом стали расхолаживать. Иногда ему думалось, что это от Джеордже исходят дурные слухи. Однажды вечером он сорвался как сумасшедший, обегал все село, намерившись избить Джеордже. Попадись тот ему, он бы, верно, убил его. Но в душе Ион испытывал какую-то робость перед сыном Томы Булбука. Обходил его, чтобы не сталкиваться с ним. Во взгляде Джеордже ему виделось затаенное злорадство, мол, из-за меня ты был унижен. И чем добрее и мягче тот был в разговоре, тем сильнее это раздражало Иона.

Он уже не ходил по вечерам к Ане, как это бывало до той истории. Но, узнав, что Джеордже тем временем стал увиваться за девушкой, пришел в бешенство, бушевал целый день, вконец разругался с отцом и чуть не вздул его за то, что тот уродил его бездольным. После, молчаливый и угрюмый, выпил в одиночку на приспе у Аврума чарку ракии. У него мутился разум при одной мысли, что Джеордже, завладев землями Василе Бачу, станет еще зажиточнее, а он так и останется нищим, беднее всякого батрака.

Ану он встречал иногда, но не заговаривал с ней. Здравствовался, как и всяк другой. Девушка страдальчески улыбалась… Может быть, он вовсе и не желанный ей? Может, вся ее любовь только померещилась ему? И неспроста Василе Бачу с недавних пор что-то уж больно набивается к нему на дружбу, значит, теперь не опасается…