Йормундур (СИ)

— Думаете, всё это из ревности? — дама косо глянула на соперницу. — Вы и представить не можете, кто она такая. Лахта, мой единственный возлюбленный сын, был сражён в бою и навечно прикован к постели. Он не мог больше оставаться риагом, но всё это пустяки. Такую участь ему уготовила она. Эта ведьма спуталась с демонами, которые зовутся фоморы. Я это точно знаю, сама их встречала. Мы все любили Лахту! Но не она. Вот в ком рос плевел ревности! Она хотела власти и славы для своего Махуна: мой мальчик ей попросту мешал. И она забрала его. А я решила отнять у неё Махуна. Око за око. — появившийся в руке платок промокнул влажные глаза, которые с упрёком взглянули на таниста. — Слишком милосердно с моей стороны.

Меж двумя сторонами повисло полное замешательство. Наконец кто-то из толпы хобеларов не удержал смешка:

— Да она же чокнутая вконец!

Бриан нервным жестом велел помалкивать:

— Что ты обещала Ивару за всё это?

— Ничего. Он вступился за мою честь. — с лёгкостью бросила вдова. — Я, как и он, из племени остманов. Уверена, этот доблестный муж пал смертью героя.

Танист сглотнул пересохшим горлом. Гром ещё гремел в ушах, однако сила в руках сменилась трусливой дрожью. Он поднял взор к поруганной, глядящей в никуда матери.

— Мама, — юнец долго выдохнул. — Она лжёт?

Помалу поникшая голова Бе Бинн зашевелилась. За трепыхающимися рыжими волосами открылась напухшая от удара щека. За последние дни воспитанники замка повидали многое, но никто не мог поверить, что с самой хозяйкой так обойдутся. Она ничего не отвечала, а на лице, всегда чувственном и беспокойном, застыла маска мрачного безразличия. Когда же Бриан встретился с глазами цвета хвои, на миг в них как будто мелькнуло сожаление.

— Послушай, Лаувейя, — громко обратилась Блатнайт. — Передай нам Бе Бинн, и мы на время отступим. Надеюсь, моего слова достаточно?

Остманка беззвучно посмеялась. Поймав короткий кивок госпожи, один из караульных пихнул пленницу сапогом, и та со стоном скатилась по лестнице. Подбежавшая Блатнайт бережно взяла женщину на руки, отступив назад к хобеларам.

— Эй, подруга! — уже открыто улыбающаяся Лаувейя поймала загнанный взгляд Бе Бинн. — У меня ещё будут дети. — ладонь нежно легла на живот. — Но они будут наследниками северных кровей. Ну а я возьму, что мне причитается.

Хозяйка махнула прислужникам ворочаться в замок, и, уже переступая порог, вдруг игриво обернулась через плечо:

— Кстати, малыш! Брес тебя предал, а Махун взят в плен. Удачного похода!

Подгоняемый ветром в спину Ансельмо слепо брёл по колено в снегу. После первого часа пути убеждение, что карлик чает ограбить его, как только подкосятся усталые ноги, всё крепчало. Трепыхающийся капюшон полностью застлал глаза. Да и глядеть вокруг было не на что: стоило провожатому удалиться больше, чем на десяток шагов, туман и волны поднимающейся позёмки стирали тёмный силуэт с белого холста. Тем не менее, рыбак, то и дело проваливающийся в сугроб по пояс, точно знал, куда идёт. Он сделал короткую остановку у высокой груды крупных камней, поставленных один на другой.

— Что это такое? — спросил Йемо, перекрикивая свист ветра.

— Каирн. Удивлюсь, если ты ни разу их не видывал, — развёл руками проводник. — Они разные бывают. Некоторым многие тысячи лет. Есть просто кучи валунов. А эти вон врыли в землю стоймя, сверху кладётся плоский, а на нём уже строится пирамида. Каирн укажет, что ты на верном пути. Ну, ежели не тащишься, куда ноги ведут.

Переведя дух, пара направилась дальше. Монаху вспомнилось, как на Аросе он так же изнурительно волок родителей на погост по заснеженному бездорожью. Одному Богу ведомо, как он пережил те дни после нападения викингов. От воспоминаний кровь стыла в жилах больше, чем от лютого холода. Когда столько бед и испытаний позади, душу не сломить каким-то снегом и ветром.

О-о-о вьётся пламень серый, стройный
На-а-ад углём в жаровне знойной.
Ты огонь прыжков, дыханья и тепла.
О-о-ой не жгись ты, будь спокойный.

Чудак затянул очередной заунывный куплет, где ноты дрожали на манер мавританских напевов, которые Ансельмо слышал пару раз от заезжих караванщиков из Кордовского Халифата. Намотав край лёгкой сети вокруг запястья, мужичок достал из жилета простую тростниковую дудку. На протяжную трель легли новые строки.

Пламень нежный, щедрый, жгучий,
О-о-ох не трожь корней живучих!
Ты моей малютке семечко поджарь,
Я-я-языком не жги колючим.

Проводник резко умолк, когда со спины на него налетел заснувший на ходу попутчик. Йемо испуганно разлепил глаза, стряхивая минутное помрачение.

— Эй, малец, тебя я тащить на горбу не подписывался! — огрызнулся коротышка. — Для щуплых чернецов в моём садке маловато места. Ещё проткнёшь своими косточками.

— Прости. От твоих песен меня в сон клонит, а мы к замку даже близко не подошли!