Йормунганд (СИ)

— И все же. — сказал Йормунганд, глядя на ее белое лицо с острым подбородком, — кто отец ребенка? Вы были с ним близки или мимолетное увлечение?

И тут же почувствовал, как внутри Элоди с грохотом запираются двери ее души.

— Мимолетное, — сказала она. — Все не просто. Не спрашивай.

Йормунганд посмотрел в сторону Эдегора. Он уже наговорился с послом и как раз Валонхейм явился за его спиной и склонился, прошептать князю что-то на ухо. И по скользкому взгляду, брошенному в его сторону, Йормунганд понял. что это что-то касалось его. Он коснулся руки Элоди и направился к Эдегору, восседавшему во главе среднего стола, так, чтобы видеть всех гостей, и чтобы каждый гость видел его.

— Знаю, что время неподходящее, — сказал Йормунганд, склонившись чуть ниже обычного, — но я б хотел поприветствовать тебя, князь. Прими скромный дар, потому как другого у меня нет.

Эдегор протянул руку за поднесенными кубками. В свете факелов сверкнули золотые кольца.

— Прекрасная работа, — сказал Эдегор, развернув кубки. — Кость?

— Эм, да, — сказал Йормунганд.

— Тонкая огранка, изысканный рисунок, только взгляни, душа моя, тебе придется по вкусу.

Раннвейг приняла подарок из рук мужа, повертела перед глазами.

— Мастерство создателя такой красоты выше стоимость иного драгоценного камня. У такого и стекло заиграет как бриллиант.

— Не стоит расточать похвалы скромному дару, — Йормунганд и в самом деле стало не по себе. Он медлил, ожидая, что Эдегор позовет его для беседы, но князь махнул рукой, отпуская. Йормунганд закусил губу и повернулся было уйти, как его окликнула Раннвейг.

— Валонхейм рассказал нам о твоих славных делах. И мы скорбим вместе с тобой о смерти Гарриетта, он был твоим другом. Однако, я должна спросить тебя, знал ли ты о некторых делах Гарриетта?

Йормунганд непонимающе развел руками.

— Гарриетт и в самом деле называл меня другом и мы много тягот делили вместе, но к чему ты клонишь, госпожа? Я не виновен в его смерти и готов поклясться, что…

— Не нужно, — прервал его Эдегор.

— Что не так с Гарриеттом? — спросил Йормунганд. — Я думал, все погрузятся в тоску, он был веселым и добрым малым, многим помогал, но люди как будто избегают даже упомянуть его по имени.

— Никто не хочет марать себя предателем, — подал голос Стаккард. Он сидел у ног Раннвейг, как псы у ног Эдегора.

— Не тебе говорить о предательстве, — сказал Йормунганд.

Стаккард скривил тонкие губы.

— Ты о том, что убил я собственного названного брата по колдовскому наущению и был отринут сородичами?

— И не тебе говорить про колдовское наущение, — Йормунганд уже начал всерьез опасаться, что вскипит и тем опозорит себя перед князем и унизится в глазах княжеской четы, не говоря уж о гостях. Только не на пиру, только не здесь. Он же даже не пьян.

— Гарриетт, как известно, шпионил в пользу Ванадис, — сказал Стаккард.

— Врешь!

— Могу поручиться, что правда, — ухмылка Стаккарда стала еще шире. — И вот еще что. Я не видел его тела среди погибших в тот день.

— Тот день, что поубивали вы славных ребят Эдегора, — сказал Йормунганд. — Но после того дня даже меня не всякий узнает. Ты же ни разу не видел Гарриетта в лицо. Так что не говори нелепости с такой уверенностью.

Стаккард раскрыл рот, но Йормунганд резко поклонился, пробормотал:

— Прошу простить, — и размашистыми шагами ушел в другой конец зала.

Раннвейг и Эдегор проводили его взглядами.

— Подарок и впрямь хорош, — заметил князь, снова беря со стола кубок с птицами. — Интересно, что за кость?

— Какое-нибудь животное, — пожала плечами Раннвейг.

— Знакомая работа. Похоже. наш колдун захаживает к цвергу в башне.

— К тому ужасному коротышке? — Раннвейг передернуло.

Он хорош, и больше не по мечам, пусть они и ценятся как ничто другое. Его уродливая душа позволяет создавать прекрасные вещицы.

Раннвейг захотелось прислониться к плечу мужа, но столь фривольный жест выглядел бы неловко, если бы его сделал она, да еще на пиру, где все смотрят. Но на самом деле никто не смотрел. Раннвейг с возвышения созерцала скромный, по меркам Гладсшейна, пир, где бывала она лишь раз с Йордом, и зареклась подвергать себя новым унижениям встреч с его родней. Йорд. Он выжил, и втайне Раннвейг об этом сожалела. Йормунганд не справился, вернулся израненный и как будто не знал, куда себя деть. Она не знала, таким ли он был до изгнания, или ее прихоть изменила его. Она и сама изменилась. Сила Йормунганда возросла многократно, пусть он и несчастен, это она почувствовала, а вот ее воля засыхала как гербера без воды.

Стаккард поднял на нее взгляд темных карих глаз. Раннвейг толкнула его ногой, чтоб не смотрел.

— Умеешь петь? — спросил Эдегор.

— А? — удивленно откликнулся Стаккард. Раньше Эдегор его не замечал и не заговаривал с ним, после того, первого допроса. — Нет, пою я ужасно. У кота с прищеленным хвостом получится лучше.

— Молодежь. В мое время каждый уважающий себя колдун непременно умел петь и слагать стихи.

— В наше время колдуны предпочитают не называться колдунами, — сказал Стаккард.

— А, может, все же умеешь? Ну-ка, спой!