Иосиф Бродский: Американский дневник

Запах старого тела острей, чем его очертанья. Трезвость мысли снижается. Мозг в суповой кости тает. И некому навести взгляда на резкость.

Особенность метафорической конструкции "Даже тень на стене, уж на что слаба, / повторяет движенье руки, утирающей пот со лба" заключается в том, что действие "тени" одновременно характеризует два субъекта: духоту в предыдущем предложении и героя стихотворения в последующем. Тот факт, что даже тень, несмотря на всю свою слабость, делает усилие и поднимает руку, чтобы утереть со лба пот, свидетельствует о необычайно высокой степени проявления признака: очень душно. В то же время, будучи отображением человека, тень передает информацию и о его состоянии, указывая на изнеможденность и предельную апатию по отношению к тому, что происходит вокруг.

Эпитет "старый" в словосочетании "старое тело", скорее всего, отражает не физическое, а душевное состояние героя.

Очертанья тела расплываются ("Запах старого тела острей, чем его очертанья"), и человек становится двойником своей тени, которая в условиях его болезненного состояния приобретает самостоятельность и может выбирать, повторять или не повторять движения своего носителя.

Состояние одиночества усугубляется описанием мировосприятия лирического героя: "трезвость мысли снижается", "мозг в суповой кости тает", и взгляду не на ком сосредоточиться (навестись на резкость), потому что ни один человек не попадает в поле его зрения.

3.

Восьмая часть стихотворения начинается с реминисценций. Первые строки "Сохрани на холодные времена / эти слова, на времена тревоги!" отсылают читателей к стихотворению Мандельштама "Сохрани мою речь навсегда за привкус несчастья и дыма, / За смолу кругового терпенья, за совестный деготь труда. / Так вода в новгородских колодцах должна быть черна и сладима, / Чтобы в ней к Рождеству отразилась семью плавниками звезда".

О пристальном внимании Бродского к этому стихотворению свидетельствуют воспоминания его друзей:

"Что впечатляло всех — он рассматривал поэзию как бы под увеличительным стеклом. Однажды его очаровал текст Мандельштама, посвященный Ахматовой, "Сохрани мою речь навсегда…" с загадочной семиконечной звездой ("Как вода в новгородских колодцах должна быть черна и сладима, / Чтобы в ней к Рождеству отразилась семью плавниками звезда"). Бродский принялся опрашивать коллег, что они знают о звездах и как надо толковать мандельштамовский образ. Через десять месяцев Питер Скотто неожиданно услышал от него: "Я все еще думаю об этом стихотворении""[109].

К сожалению, в работах Бродского нет упоминания об этом стихотворении Мандельштама. Попробуем проанализировать его самостоятельно. Посвящение Ахматовой, о котором говорится в воспоминаниях современников, не отражено в печатных изданиях. Сам по себе этот факт еще ни о чем не свидетельствует (он мог быть вызван соображениями безопасности), однако и в поэтическом тексте тоже ничто не указывает на присутствие Ахматовой в качестве адресата.

Анализ текста позволяет предположить, что в этом стихотворении поэт обращается к Богу. На это указывает, например, наречие "навсегда" ("Сохрани мою речь навсегда"), которое обычно не употребляется по отношению к человеку, потому что для него все в этом мире имеет предел, все ограничено временем его жизни. Кроме того, обращения "отец мой, мой друг и помощник мой грубый" в следующей строфе тоже никак не могут относиться к женщине. Наконец, в пользу выдвинутой версии свидетельствует христианская тематика, пронизывающая весь текст стихотворения: семиконечная звезда — звезда магов, звезда Вифлеема, известившая мир о рождении Иисуса Христа; представления поэта о себе как о юродивом — "отщепенце в народной семье", готовом "всю жизнь проходить хоть в железной рубахе"; словосочетания "за смолу кругового терпенья, за совестный деготь труда", соотносящиеся с заповедями христианства, призывающего к труду, терпению и страданиям как единственно возможному способу приобщения человека к Богу.

"Сохрани мою речь навсегда" было написано Мандельштамом после переезда из Ленинграда в Москву, когда разрыв с родным городом и друзьями усугубил и без того трагическое восприятие поэтом действительности. На безысходность ситуации указывает и укоряюще-иронический тон обращений поэта, который не в состоянии понять, как может Бог безучастно взирать на творящиеся на земле несправедливости, и трагически вдохновенное ожидание новых несчастий в своей судьбе. Только в самом отчаянном положении человек может прийти к подобному вдохновению: если сейчас так плохо, то терять нечего, пусть будет еще хуже — доведем все до логического конца, до абсурда, может быть, таким образом удастся переломить судьбу.