Я этих поэтов знаю только в переводах, поэтому мне трудно вам возразить. Но мне кажется, что Бродский сканировал одно другим: метафизикой — социальные модели, собственными чувствами — мироздание. Да, у Бродского есть английская струя, о которой вы говорите, но это только часть. У него есть вещи, которые он сформулировал, которые оказались и оказываются пророческими.
Примеров много, но наугад: "Тиран уже не злодей, но посредственность", "Новые времена! Печальные времена! Вещи в витринах, носящие собственные имена" и человечество, переходящее к стадии "неодушевленности холуя и вообще анонимности" ("Fin de siecle"), "…уходящий во тьму мир, где делая зло, мы знали еще, кому". "Пусть торжество икры над рыбой еще не грех, но ангелы — не комары, и их не хватит на всех".
Куда же выше, чем оценка им Ахматовой: "…тебе благодаря обретшей речи дар в глухонемой Вселенной". К себе в стихах Бродский ироничен, небрежен, к поэтам, которые сыграл и какую-то роль в его судьбе — преувеличенно восторжен.
У Цветаевой была огромная сила безумия, безумия изгоя, который так неистово любит мир, что мир в ужасе бежит от такого напора, "выходит за сигаретами и уходит навсегда". Бродский же написал: "Я не люблю людей". Он — противоположность Цветаевой: тоже изгой, тоже отдавший дань все поглощающей страсти, но если Цветаева — стихия, и ее письмо — звуки этой стихии, и потому у нее нет никаких ограничений, то Бродский не распоряжался собой вольно: таблица Менделееву может и присниться, но она не может быть хаосом, ее суть — в обнаружении закономерности. В безумии есть своя прелесть — накал такой, что все плавится, но найти в элементах систему и открыть Америку несравненно интересней.
Да, в том числе лингвистических. Безумие дает свободу. Может быть, Бродский как-то этой свободе завидовал, но у меня потребности в такой свободе нет, я скорее Бродскому завидую, его неотрывному и жесткому взгляду, такому взгляду снятся формулы. Евангелие написано формулами, причем есть формулы, которые невозможно изменить при переводе на современный русский язык. Ясно, что это Божественное послание. А есть в текстах Нового Завета и то, что приписано людьми из их собственных соображений, из их собственного понимания, и чтоб народу было понятнее. У Бродского (как и у некоторых других поэтов) это хорошо различимо: отсебятина и Часть Речи.
Переводы Вероник Шильц, основные в его книжке, это провал, на мой взгляд, а вот то, что переводил Окутюрье — очень хорошо, адекватно, но он мало переводил Бродского. Вообще Бродский плохо воспринимается во Франции, а я разговаривала с очень разными людьми, в том числе с многими поэтами. Пожимали плечами: "Чего ему дали Нобелевскую премию?" Это связано с тем, как устроено восприятие французское, во-первых, на сегодняшний день рифмованная поэзия вообще не воспринимается, все пишут верлибром, поэты считают, что это единственная возможная форма. Но это не форма, это отказ от каких-либо ограничений. Стихотворение, рассказ, роман, статья — журнальная или даже конституционная — это масса ограничений. И в жизни: человек, себя не структурирующий, не выбирающий, не сфокусированный, не ставящий себе ни планок, ни запретов — существо ничтожное. Может, потому современная французская (и не только) поэзия и потеряла читателя, что заявила о себе как о явлении расслабленном, отказавшемся от усилий.
А я франкофил. Вот какое несовпадение.