Иосиф Бродский и Анна Ахматова. В глухонемой вселенной

Для нее важнее не простые биографические и бытовые соответствия, а сложная сеть литературных ассоциаций, вовлекающая читателя в активный процесс понимания, делающая его соучастником творческого процесса. Если не учитывать этого, можно не понять легкую иронию в строках из стихотворения Ахматовой «Читатель» (особенно если читать их на фоне мандельштамовского «Нет, никогда, ничей я не был современник»):

Чтоб быть современнику ясным,
Весь настежь распахнут поэт[124]

.

Поэт действительно открыт для читателя, но от читателя требуется высокая степень готовности и знание предшествующей традиции — как показывают и «Поэма без героя», и поздние циклы Ахматовой, в том числе «Полночные стихи».

Это сложная задача. Иногда даже близкие к автору и хорошо знающие контекст читатели не понимали отдельных текстов и отсылок в них. Так, Лидия Чуковская вспоминает о чтении «Полночных стихов» в Комарово: «Я ничего путного сказать не могла, сказала только, что одного стихотворения не понимаю: „Красотка очень молода / Но не из нашего столетья“. Анна Андреевна с большой кротостью прочла его во второй раз <…>. Но я все равно не поняла <…> Анна Андреевна, ничего не объясняя, спокойно спрятала стихи в чемоданчик»[125]. Интересно, что здесь Ахматова самой формой своего ответа на вопрос о непонятном стихотворении как бы дает инструкцию читателю — если возникают вопросы, перечитай заново.

Поздние тексты Ахматовой приглашают читателя к активному сотворчеству, к совместному многоуровневому расследованию, сродни детективному: «То, что на одном уровне выступает как авторский текст, на следующем уровне оказывается цитатой, позволяющей установить новые связи, которые по-новому строят все пространство стихотворения, а на более глубоком уровне обнаруживается, что цитата с определенной атрибуцией представляет собой цитату цитаты (многостепенное цитирование, объясняющее отчасти взаимоисключающие при первом взгляде отождествления у разных исследователей, ср. необычайно показательную в этом отношении „Поэму без героя“»[126].

Хорхе-Луис Борхес мечтал о возможности построить такой текст в своей новелле «Анализ творчества Герберта Куайна», описывая несуществующий детективный роман. «На первых страницах излагается загадочное убийство, в середине происходит неторопливое его обсуждение, на последних страницах дается решение. После объяснения загадки следует длинный ретроспективный абзац, содержащий такую фразу: „Все полагали, что встреча двух шахматистов была случайной“. Эта фраза дает понять, что решение загадки ошибочно. Встревоженный читатель перечитывает соответствующии главы и обнаруживает другое решение, правильное. Читатель этой необычной книги оказывается более проницательным, чем детектив»[127].

Подобного романа так и не появилось, а вот Ахматовой удалось создать текст, который сам себя опровергает, требует повторных прочтений и интерпретаций, вводит читателя в заблуждение, но при этом дает ему в руки ключи, помогающие следовать за смыслом.

Понятно, что такого рода художественная практика не могла не беспокоить блюстителей социалистического реализма, тем более, в контексте многочисленных партийных чисток и кампаний за стерильность советской литературы. «Поэма без героя» и «Реквием» создавались в самые тяжелые годы жизни страны. В биографии Ахматовой эти годы отмечены не только войной и репрессиями родных и друзей. 14 августа 1946 года вышло известное постановление ЦК КПСС о журналах «Звезда» и «Ленинград», которое заклеймило поэзию Ахматовой как идеологически вредную и чуждую советскому читателю. «Ахматова является типичной представительницей чуждой нашему народу пустой безыдейной поэзии. Ее стихотворения, пропитанные духом пессимизма и упадочничества, выражающие вкусы старой салонной поэзии, застывшей на позициях буржуазно-аристократического эстетства и декадентства, „искусства для искусства“, не желающей идти в ногу со своим народом, наносят вред делу воспитания нашей молодежи и не могут быть терпимы в советской литературе»[128].

Больше всего партийные знатоки литературы беспокоились за молодежь «…вдруг на 29-м году социалистической революции появляются вновь на сцену некоторые музейные редкости из мира теней и начинают поучать нашу молодежь, как нужно жить. Перед Ахматовой широко раскрывают ворота ленинградского журнала и ей свободно предоставляется отравлять сознание молодежи тлетворным духом своей поэзии»[129].

Через полтора десятка лет, когда и Жданов, и его главный начальник лежали у Кремлевской стены, именно к Ахматовой продолжала приходить молодежь, те ленинградские и московские девушки и юноши, которые возродили русскую поэзию в последней трети XX века.

Один из них в августе 1946 года, когда «Правда» публиковала текст постановления, готовился пойти в первый класс советской школы № 203, бывшей немецкой Анненшуле — школы Святой Анны — на Кирочной улице, неподалеку от Фонтанного дома, где тогда жила Анна Ахматова.