Иосиф Бродский и Анна Ахматова. В глухонемой вселенной

Время, когда все это происходило, не было столь гармоничным, как музыка Моцарта и Вивальди. Эти годы стали переломными для советской культуры. Оттепель окончательно уступала политическим холодам, вновь можно было вспоминать знаменитые слова «Россию надо подморозить». Снимается ряд публикаций Ахматовой, Твардовский говорит о невозможности публикации в «Новом мире» «Реквиема» («Реквием», тем не менее, выходит, но в Мюнхене, и выход его по времени примерно совпадает с травлей и судом Бродского).

К концу 1963 года непродолжительная хрущевская оттепель окончательно завершилась. 29 ноября в газете «Вечерний Ленинград» появилась статья под заголовком «Окололитературный трутень», подписанная несколькими авторами и выдержанная вполне в духе разгромного ждановского постановления. В ней Бродского обвиняли в тунеядстве. Текст статьи несколько раз был воспроизведен в различных изданиях (а в упомянутой выше книге Я. А. Гордина дан также краткий анализ обвинений, которые были предъявлены Бродскому авторами пасквиля[224]), поэтому я не буду воспроизводить его здесь. Ограничусь характерной цитатой: «Таково неприглядное лицо этого человека, который, оказывается, не только пописывает стишки, перемежая тарабарщину нытьем, пессимизмом, порнографией, но и вынашивает планы предательства»[225].

События, происходившие вслед за этим, многократно описывались, документы и запись суда, сделанная Фридой Вигдоровой, опубликованы[226]. Я остановлюсь лишь на участии Ахматовой в хлопотах по его защите.

2 декабря Лидия Чуковская делает запись о звонке Ахматовой, связанном с публикацией в «Вечернем Ленинграде»: «Анна Андреевна встревожена и от тревоги больна. Неужели вот так, до последнего дня своего, осуждена она терзаться судьбами друзей? Терзается: она полагает, что в глазах начальства Бродскому повредила его дружба с нею.

— Будут говорить, что он антисоветчик, потому что его воспитала Ахматова. „Ахматовский выкормыш“.

Сказать, разумеется, все можно. Но из чего же следует, что Бродский — антисоветчик? На самом деле в стихах Бродского — в тех, какие известны мне — нету ничего а) антисоветского; б) ахматовского. Никакой связи с поэзией Анны Ахматовой (и вообще с чьей бы то ни было) я в стихотворениях Бродского не улавливаю, я не в состоянии понять, откуда они растут»[227].

И действительно, большинство ранних стихов Бродского ориентировано на совершенно иную поэтическую традицию. Неудивительно, что такой внимательный читатель, как Чуковская, не обнаруживает в них связи с поэзией Ахматовой. Линия влияния ахматовской поэзии, которая никогда не станет ведущей в поэтике Бродского, но начиная со второй половины шестидесятых годов постоянно прослеживается на глубинном уровне как своего рода подводное течение, начнет формироваться под влиянием потрясений, связанных с судом, ссылкой, а затем и отъездом из страны. Драматические события 1963–1964 годов заставляют Бродского задуматься о месте поэта в тоталитарном государстве, о роли поэзии и о трансляции культурного опыта в условиях несвободы. Первой попыткой связать эти размышления с личным эмоциональным опытом станет «Прощальная ода», о которой пойдет речь чуть дальше.

Пока же вернемся к ситуации декабря 1963 года, когда Ахматова почти сразу после выхода фельетона начинает хлопотать о Бродском, понимая, в какую опасную ситуацию эта публикация его ставит и что за этим должно почти неизбежно последовать. Она взвешивает возможные шаги и решает обратиться к Алексею Суркову, хотя председателем Союза писателей, который, по мнению Ахматовой, «благословил» дело против Бродского, был Константин Федин. Сурков (бывший председателем в 1953–1959 годах) имел гораздо больший аппаратный вес, к тому же относился к ней с большим пиететом (если так можно сказать об опытном аппаратчике) и способствовал публикации ее стихов.

Вот письмо Ахматовой Суркову: