Иосиф Бродский и Анна Ахматова. В глухонемой вселенной

В первом из них, написанном в 1962 году, Бродский в первой части описывает комаровский пейзаж с аллюзией на события «зимней войны» 1940 года («Я вспомню запачканный кровью / укатанный лыжами снег»), которая через два десятилетия более явственно будет повторена в стихотворении «Келломяки». Во второй части, с подзаголовком «Явление стиха», он пишет о процессе творчества, который оказывается в этом описании стихийным, сродни снегопаду. Здесь есть очевидная перекличка с «Поэмой без героя», отмеченная Л. Лосевым[211]. У Бродского стих «молча лежит на столе», у Ахматовой:

Всё в порядке, лежит поэма,
И, как свойственно ей, молчит.

Образ смотрителя в стихотворении может отсылать к разговорам Бродского и Ахматовой о Пушкине и к его «Станционному смотрителю». Хотя свидетельств об обсуждении именно этой повести нет, другие части «Повестей Белкина» в их беседах фигурировали. Вот, например, запись Ахматовой в августе 1962 года: «Бр<одский> сказал, что Поэма (1-ая главка) напомнила ему „Гробовщика“ Пушкина»[212].

В том же 1962 году создана «Утренняя почта для А. А. Ахматовой из города Сестрорецка» — стихотворение, также передающее комаровскую атмосферу и развивающее финскую тему — действие его происходит «В кустах Финляндии бессмертной».

Ахматова показывает посвященные ей стихи Бродского своим гостям. Давид Самойлов записывает 8 ноября 1962 года: «Были у Ахматовой, как всегда умной и удивительной. Анна Андреевна <…> показала мне стихи Бродского о ней. Поэт удивительный»[213].

Еще одно стихотворение Бродский посвящает Ахматовой в ее следующий день рождения, 24 июня 1963 года, до драматических событий осени, до суда и ссылки. В нем вновь возникает тема творчества и ожидания «явления стиха» в комаровском пейзаже.

Блестит залив, и ветр несет
через ограду воздух влажный.
Ночь белая глядит с высот,
как в зеркало, в квадрат бумажный.
Вдвойне темней, чем он, рука
незрима при поспешном взгляде.
Но вот слова, как облака,
несутся по зеркальной глади.

М. Б. Мейлах замечает об этом стихотворении: «Вертикальная ось протянута между бумажным квадратом на столе и глядящим в него, отражающимся в нем небом белой ночи. Поэтические слова, почти незримой рукой фиксируемые на бумаге, уподобляются бегущим по небу облакам. Мотив рождения стиха — продиктованного, пришедшего извне, как бы из водной или воздушной стихии, имеет обширную традицию, наиболее актуальным примером которой в нашем контексте может служить дантовско-ахматовская перекличка в стихотворении „Муза“ („Ты ль Данту диктовала…“)»[214].

Сама неполногласная архаическая форма ветр вместо ветер маркирована как поэтизм, но и как стилистическая черта, тянущаяся от Кантемира и знаменитой хотинской оды Ломоносова к Пушкину, Серебряному веку, и дальше — к Бродскому. Он повторит эту форму в другом стихотворении, посвященном Ахматовой, написанном уже в ссылке: «В деревне, затерявшейся в лесах…»:

А южный ветр, что облака несет
с холодных нетемнеющих высот,
того гляди, далекой Вашей музы
аукающий голос донесет.

Мотив ветра-вестника напоминает «Приморский сонет» Ахматовой:

И этот воздух, воздух вешний,
Морской свершивший перелет.

Написанное в последние дни ссылки стихотворение «Под занавес» также перекликается с ахматовской поэзией. Как отметил Г. А. Левинтон, двухстопный анапест этого стихотворения «скорее всего, отражает „Царскосельскую оду“ Ахматовой, и благодать, хотя и поставленная в позицию предиката, <…> конечно, продолжает такую традицию „перевода“ имени Анна»[215]. Имеется в виду перевод имени Анна (древнееврейское — «благая, благосклонная»), санкционированный Пушкиным в стихах к Анне Вульф (Вас окрестили благодатью!), и, разумеется, известный его носительнице — адресату стихотворения Бродского:

На последнее злато
прикупив синевы,
осень в пятнах заката
песнопевца листвы
учит щедрой разлуке.
Но тому — благодать —
лишь чужбину за звуки,
а не жизнь покидать.

В последних строках процитированной строфы возникает не только отсылка к переводу имени Ахматовой (обособленная и подчеркнутая двойным тире), но и аллюзия на «Евгения Онегина» (Высокой страсти не имея / Для звуков жизни не щадить), сближающая образы двух поэтов.

Стол Ахматовой в Комарово. Фото Иосифа Бродского