Иосиф Бродский и Анна Ахматова. В глухонемой вселенной

Бродский не включал его в свои поэтические книги, хотя стихотворение дважды было опубликовано в зарубежной периодике — один раз в «Гранях» (№ 72, 1969), второй раз в «Новом русском слове» (9 июня 1972 года — через несколько дней после отъезда автора из СССР). Возможно, это связано с теми же причинами, по которым он не хотел переиздавать другие свои ранние стихи.

В начале стихотворения действительно много от юношеского, романтического периода Бродского, к которому он не любил возвращаться (но который, впрочем, предпочитают многие поклонники его поэзии). Метафорические клише (такие, как повторенный в другом стихотворении того же года «лошадиный изумруд» для описания глаз лошади), обыгрывание названия Марсова поля, когда неуклюжее «марсовое» указывает не только на место в Ленинграде, но, в духе фантастической литературы, на что-то космическое и инопланетное («тени яйцевидных кораблей»).

Грохочущие по проспекту сапоги отсылают к популярной в 1950-е годы песне Булата Окуджавы («Вы слышите, грохочут сапоги…»), да и вообще в стихотворении еще отсутствует та исключительная выверенность каждого слова, которая отличает зрелого Бродского. При этом хорошо уже видно стремление выстраивать анафорическую связь между строфами, в результате которой две первых строфы, словно передающие ритм колес пригородной электрички, создают своеобразный калейдоскоп звуков и света[198].

Есть здесь и та особенность, которая станет характерна для его стихов, адресованных поэтам, живым или умершим. Бродский почти всегда в таких случаях включает в свой текст образы или строки, взятые из поэзии адресата: вот и здесь строчка по отечеству без памятника Вам недвусмысленно указывает на соответствующее место из «Реквиема»: а если когда-нибудь в этой стране / Воздвигнуть задумают памятник мне…

Кроме того, как уже замечали, можно увидеть отсылку к пушкиноведческим штудиям Ахматовой уже в первой строчке — в образе петухов. Первая работа Ахматовой о Пушкине была посвящена именно «Сказке о золотом петушке»[199].

Третья строфа стихотворения Бродского содержит возможную отсылку к «Поэме без героя»:

И помчатся, задевая за кусты,
невредимые солдаты духоты
вдоль подстриженных по-новому аллей,
словно тени яйцевидных кораблей.

В сочетании с «загустевшим воздухом» в последней строфе эти строки недвусмысленно отсылают к стихотворению Николая Клюева, посвященному Ахматовой:

Ахматова — жасминный куст,
Обожженный асфальтом серым,
Тропу ль утратила к пещерам,
Где Данте шел и воздух густ.

Ахматова взяла эти клюевские строки в качестве эпиграфа к одной из частей «Поэмы без героя», существенно трансформировав их: «… жасминный куст / где Данте шел и воздух пуст»[200].

Сам Бродский объяснял появление яйцевидных кораблей еще одной причиной. Р. Д. Тименчик пишет: «В 1971 году я спросил у Бродского о мотивах этого стихотворения. Он сказал, что его волновало, как уберечь персонально Ахматову от будущей ядерной войны»[201]. В воспоминаниях Анатолия Наймана это беспокойство также отражено, он пишет, что после ссылки Бродский, «освободившись, приехал в Комарово и немедленно стал копать под Будкой бомбоубежище для Ахматовой. Придя из леса, я застал его уже по плечи в яме, а ее у окна, улыбающейся, но немного растерянной: „Он говорит, что на случай атомной бомбардировки“. В ее словах слышался вопрос — я ответил: „У него диплом спеца по противоатомной защите“»[202].

«Более или менее подлинная метафизика» в стихотворении «Закричат и захлопочут петухи», о которой говорит Бродский, предвосхищает последнюю часть «Большой элегии Джону Донну». Ахматова напрямую говорит с Богом, сохраняющим в загустевшем воздухе «плоть душ» — совсем как в девизе над воротами Шереметевского дворца: Deus Conservat Omnia[203]:

Вы промолвите тогда: «О, мой Господь!
Этот воздух загустевший — только плоть
душ, оставивших призвание свое,
а не новое творение Твое».

Кстати, когда-то Борис Эйхенбаум отметил, что Ахматова ввела в поэзию разговорный союз только[204], Бродский не только подмечает это и вкладывает этот союз в прямую речь героини стихотворения, но и сам идет по стопам Ахматовой. Ср. «Гость», «Шествие» и другие его ранние стихи.