Иосиф Бродский и Анна Ахматова. В глухонемой вселенной

Все чуждо в доме новому жильцу.
Поспешный взгляд скользит по всем предметам,
чьи тени так пришельцу не к лицу,
что сами слишком мучаются этим.
Но дом не хочет больше пустовать.
И, как бы за нехваткой той отваги,
замок, не в состояньи узнавать,
один сопротивляется во мраке.

(«Все чуждо в доме новому жильцу…»)

Интонация здесь напоминает позднюю лирику Ахматовой — которую сам Бродский сравнивал со стихами Фроста по схожему признаку: «монотонность размера, монотонность звучания <…> псевдонейтральность, вот эта глухая нота»[184]. Вот почему в стихотворении «На столетие Анны Ахматовой», речь о котором впереди, он пишет о ее словах «ровны и глуховаты».

Стихотворение Бродского «Я обнял эти плечи и взглянул…», в котором слышна та же ровная, глуховатая интонация, демонстрирует новые возможности его поэтической системы. «Его 5-стопный ямб, его отрешенный, внутренне драматичный, но внешне бесстрастный тон, конципированная описательность, объективированность точки взгляда и жизнь вещей, от которых весьма трудно себя отличить <…> повторяются во многих стихотворениях»[185].

От каталога вещей в «Я обнял эти плечи и взглянул…» — несколько шагов до знаменитого парада предметов в «Большой элегии Джону Донну», датированной 7 марта 1963 года. Идея отстраненного взгляда здесь трансформируется и отделяется от наблюдателя — Джон Донн увиден глазами его души, оторвавшейся от тела и совершающей полночный полет. Известны слова Ахматовой об этом стихотворении: «Вы не представляете себе, что вы написали». Кажется, никто не обращал внимания, что эти слова являются парафразой отклика Вячеслава Иванова после одного из первых чтений Ахматовой на знаменитой «Башне», о котором Ахматова вспоминает в записной книжке 1959–1960 года: «Вы сами не знаете, что делаете…»[186].

Вообще можно заметить, что литературные отношения Ахматовой и Бродского, его «ученичество» у нее и вхождение с ее помощью в литературу моделируют, сознательно или невольно, ряд известных в русской культуре образцов. И, наверное, самый показательный из них, который можно спроецировать на «ученичество» Бродского — это случай Жуковского и Пушкина.

Поэтическое влияние Жуковского на Пушкина нельзя назвать определяющим, тогда как в жизненном и духовном плане это влияние невозможно переоценить. Жуковский, как признанный первый поэт десятилетия после отечественной войны, автор «Певца во стане русских воинов», в двадцатые годы подчеркивает первенство Пушкина в современной русской поэзии.

Вот отрывок из его письма Пушкину 12 ноября 1824 года: «На всё, что с тобою случилось, и что ты сам на себя навлек, у меня один ответ: ПОЭЗИЯ. Ты имеешь не дарование, а гений. Ты богач, у тебя есть неотъемлемое средство быть выше незаслуженного несчастия, и обратить в добро заслуженное; ты более нежели кто-нибудь можешь и обязан иметь нравственное достоинство. Ты рожден быть великим поэтом; будь же этого достоин. В этой фразе вся твоя мораль, всё твое возможное счастие и все вознаграждения. Обстоятельства жизни, счастливые или несчастливые, шелуха. Ты скажешь, что я проповедую с спокойного берега утопающему. Нет! я стою на пустом берегу, вижу в волнах силача и знаю, что он не утонет, если употребит свою силу, и только показываю ему лучший берег, к которому он непременно доплывет, если захочет сам. Плыви, силач. А я обнимаю тебя. Уведомь непременно, что сделалось с твоим письмом. Читал Онегина и Разговор, служащий ему предисловием: несравненно! По данному мне полномочию предлагаю тебе первое место на русском Парнасе. И какое место, если с высокостию гения соединишь и высокость цели»[187].

Эта «высокость цели» напоминает ставшую хрестоматийной фразу о «величии замысла», приписываемую Бродскому и неоднократно воспроизводимую Ахматовой и другими. Эти слова дважды повторяются в письмах Ахматовой Бродскому в ссылку.

15 февраля 1965 года она пишет: «Сегодня ездила туда [в Комарово], вспоминала нашу последнюю осень с музыкой, колодцем и Вашим циклом стихов. И снова всплыли спасительные слова: „Главное — это величие замысла“». И летом того же года (письмо написано в Петров день, т. е. 29 июня: «И в силе остаются Ваши прошлогодние слова: „Главное — это величие замысла“».

Помимо «высокости цели» фраза Бродского о «величии замысла», с точки зрения Я. А. Гордина, может восходить к пушкинской характеристике «Божественной комедии» Данте[188], данной в статье «Возражение на статьи Кюхельбекера в „Мнемозине“»: «единый план Ада есть уже плод великого гения»[189].