Иосиф Рюрикович-Дракула

В этой главе надо остановиться еще на одной важной особенности, свойственной всем трем нашим героям. Как существует некая ментальная общность, основанная на генах, так и некоторые черты, свойственные родственникам, не присущи никому из посторонних и даже близких к семейству людей. Всем троим нашим героям — то ли по мотиву скрытой гомосексуальности, то ли в силу особо извращенной в точки зрения пыток фантазии — была присуща привычка к определенному виду казни. Это — посажение на кол. Вот как пишет немецкий поэт М. Бекхайм о знаменитой «пасхальной казни бояр», что учинил Дракула и о которой мы здесь уже говорили:

А Дракул повелел созвать
на пир отборнейшую знать,
спросил он избранных господ,
кто помнит, сколько воевод
Валахией владело;
и каждый называл, как мог,
число властителей и срок
земного их удела.
Так воевод немало
припомнили наверняка;
у юноши и старика
число не совпадало;
кому что в голову пришло,
однако точное число —
по-прежнему загадка;
попробуй всех перебери!
Один сказал, десятка три,
другой, что два десятка.
Не находя ответа,
свел их число юнец к семи
перед знатнейшими людьми;
была их песня спета.
Рек Дракул: «А по чьей вине
сменилось в бедной сей стране
властителей так много,
как это было до сих пор?
За этот гибельный позор
судить вас нужно строго».
Старейших и юнейших,
всех без изъятья осудил;
на колья Дракул посадил
пятьсот мужей знатнейших.

(Цитируется по переводу В. Микушевича, опубликованному в 2007 году издательством «Энигма» в приложении к роману Б. Стокера «Дракула»).

Знаменитый дьяк Федор Курицын так пишет в своем знаменитом «Сказании о Дракуле-воеводе»: «Царь же велми разсердити себе о том и поиде воинством на него и прииде на него со многими силами. Он же, собрав елико имеаше у себе войска, и удари на турков нощию, и множество изби их. И не возможе противу великого войска малыми людьми и възвратися.

И кои с ним з бою того приидоша, и начат их сам смотрити; кои ранен спреди, тому честь велню подаваше и витязем его учиняше, коих же сзади, того на кол повеле всажати проходом, глаголя: «Ты еси не муж, но жена» (65).

Кровожадную изощрённость валашского воеводы европейцы иногда воспринимали в качестве некоей восточной экзотики, неуместной в «цивилизованной» державе. Например, когда Джон Типтофт, граф Вустер, вероятно, наслушавшись во время дипломатической службы при папском дворе об эффективных «дракулических» методах, стал сажать на кол линкольнширских мятежников в 1470 году. Впоследствии его самого казнили за (как гласил приговор) поступки, «противные законам данной страны» (66).

Тот же вид казни любил и Иван Васильевич. Брата одной из своих жен Михаила Темрюковича Грозный приказал посадить на кол; так же поступил он и с бывшим своим любимцем князем Борисом Тулуповым.

Обожал такой вид пытки и Иосиф Виссарионович. 1937–1938 годы стали апофеозом пыточного следствия. Только таким способом обеспечивалась массовая фальсификация дел.

Но и после окончания Большого террора пытки не ушли из арсенала сталинской госбезопасности. Главный прокурор ВМФ направил 3 января 1940-го письменную жалобу начальнику Особых отделов ГУГБ НКВД Бочкову и Прокурору СССР Панкратьеву о нарушениях закона в Особом отделе Черноморского флота. И, в частности, сообщал, что на вопрос о практикуемых там в ходе следствия избиениях и сажаниях на кол начальник Особого отдела флота Лебедев открыто заявил прокурору: «Бил и бить буду. Я имею на сей счет директиву Берия».

Директива действительно была, только не от Берии, а от самого Сталина! И имела тайную силу вплоть до 1953-го. В составленном для Сталина в июле 1947-го обзоре практики ведения следствия министр госбезопасности Абакумов сообщал, что в отношении не желающих сознаваться «врагов советского народа» органы МГБ в соответствии с указанием ЦК ВКП(б) от 10 января 1939 года «применяют меры физического воздействия». Согласно архивным справкам, входило сюда и посажение на кол.