Иосиф Сталин – беспощадный созидатель

Если не знать, о каком именно спектакле идет речь, можно подумать, что статья в «Правде» описывает постановку какого-то порнотеатра, в которой присутствуют элементы садомазохизма. Не исключено, что статья, писавшаяся если не самим Сталиным, то явно под его диктовку, отразила какой-то комплекс сексуальной ущербности вождя. Известно, что его тогдашняя любовница, Валентина Истомина, была дородной, пышнотелой, какой традиционно, в кустодиевском духе, представляли русских купчих. Очевидно, именно таким представлялся Сталину идеал женщины. Страстная Катерина Измайлова в опере Шостаковича слишком далеко отстояла от этого идеала тихой, домашней женщины. Возможно, какие-то мотивы оперы ассоциировались у Иосифа Виссарионовича с какими-то его собственными сексуальными проблемами, и это вызвало монарший гнев.

Известно, что музыка – гораздо более абстрактный вид искусства, чем, например, литература. И требует от слушателей для адекватного восприятия существенно более высокого культурного уровня, чем, например, та же литература или кино. Кроме того, восприятие музыки в идеале требует наличия музыкального слуха, а также особого настроения души. И оттенков и вариантов восприятия у каждого музыкального образа значительно больше, чем, скажем, у литературного или кинематографического образа или у картин и скульптур великих художников. Поэтому термины «понятный» и «понятный» в искусстве вообще, и в музыке в особенности, могут применяться лишь сугубо условно, и каждый критик и слушатель будет вкладывать в них свой смысл. В данном случае образцом «новой советской оперы», противостоящим творению Шостаковича, Сталин назвал оперу И.И. Дзержинского «Тихий Дон». Как композитор, Дзержинский супротив Шостаковича – это даже не то же самое, что плотник супротив столяра. Но Сталина и Молотова, которые 17 января 1936 года посмотрели «Тихий Дон» в Большом театре в постановке Ленинградского академического малого театра, именно примитивность музыки Дзержинского и привлекла. Музыкальные вкусы членов Политбюро не поднимались выше вкусов среднесоветского обывателя, предпочитающего настолько простую музыку, чтобы ее мелодию он бы мог легко напеть, даже не имея никакой специальной подготовки. Сталин хотел, чтобы песни и арии шли в народ, как, например, пошли в народ песни его любимых комедий «Веселые ребята» и «Волга-Волга». Арии из опер Шостаковича, разумеется, не имели шансов распространиться в массах. И, конечно, музыка, по мнению вождя, должна была прежде всего писаться на актуальные темы. «Тихий Дон» был в этом смысле идеален, ибо отражал революционную тему, а «Леди Макбет Мценского уезда» не могла рассматриваться всерьез даже как обличение проклятого царского режима. Все это и предопределило снятие оперы Шостаковича с репертуара.

Очень трудно отгадать, почему именно опера Шостаковича была избрана для публичной порки за проявление «формализма» в музыке. Скорее всего, дело было не в том, что было плохого и «идеологически невыдержанного» в «Леди Макбет Мценского уезда», а в том, чего в опере не было. Вот «Тихий Дон» Дзержинского – дело другое. Опера – на актуальную тему гражданской войны, в ней особо выделен мотив победы красных над белыми, от шолоховского оригинала ее создатели в этом смысле отошли достаточно далеко. За нее не жалко орденов и званий. А опера Шостаковича – по теме совсем не актуальная. К тому же – инсценировка Лескова, с точки зрения Советской власти имевшего репутацию сомнительного русского классика (антинигилистические романы ему не простили). Возможно, кампания против оперы Шостаковича призвана была заставить композитора писать более актуальные, гражданственные вещи. Хотя за год до появления «Сумбура вместо музыки» композитор успел написать музыку ко вполне революционной и культовой кинокартине «Юность Максима».

И, может быть, еще важнее было – продемонстрировать культурной общественности, что неприкасаемых в стране нет. Но, между тем, статья «Сумбур вместо музыки» и дружба с расстрелянным Тухачевским не лишила Шостаковича расположения Сталина. Тем более, что Дмитрий Дмитриевич исправился и написал ораторию «Песнь о лесах», прославлявшую великого вождя и учителя. И без возражений подписывал коллективные письма с требованиями смертного приговора «врагам народа». Не говоря уже о том, что Дмитрий Дмитриевич сочинил музыку к фильму «Падение Берлина», где культ Сталина достиг апогея.

После разгромной статьи в «Правде» об опере «Леди Макбет Мценского уезда» обвиненный в страшном грехе формализма Дмитрий Шостакович попытался достучаться до вождей. 7 февраля 1936 года председатель Комитета по делам искусств П.М. Керженцев писал Сталину и Молотов: «Сегодня у меня был (по его собственной инициативе) композитор Шостакович. На мой вопрос, какие выводы он сделал для себя из статей в «Правде», он ответил, что он хочет показать своей творческой работой, что он указания «Правды» для себя принял.